Моя история - Джоан Лесли Мэлоун

человека, стремящегося сохранить видимость благополучия, потому что гламур мамы не соответствовал нашей жизни в муниципальном жилье. В индустрии красоты важна была внешняя ухоженность, и если кто-то и понимал важность правильного имиджа, то это была мадам Лубатти. После развода она сохранила титул графини, который, по ее мнению, давал ей преимущество в таком классовом городе, как Лондон. Она знала, как важно выглядеть престижно; для дамы, чьи клиентки были аристократками и кинозвездами, это было визитной карточкой ее бренда. Она также взяла себе имя «мадам», потому что оно удобно скрывало ее имя и отчество. Она не раскрывала их, предпочитая использовать только инициалы, и так стала известна как «мадам Д. Х. Лубатти». «Дорис Хильда Лубатти» не звучало так же хорошо.

С тех пор мои выходные пролетали либо с папой, который продавал свои товары или показывал фокусы, либо с мамой в салоне красоты. Мне по-прежнему нравилось быть способным помощником папы, но возможность побывать в гламурном новом мире мамы и перспектива встретить графиню привлекали меня гораздо сильнее.

Когда я впервые встретила мадам Лубатти, я была ошеломлена: сначала ее ароматом — удивительным сочетанием сандалового дерева и розового масла, а затем ее внешностью — высокой, седовласной дамой, которая выглядела так величественно и утонченно, даже когда смешивала лосьоны и зелья, мечась между своей лабораторией и двумя процедурными кабинетами. Она почти каждый день носила одну и ту же «униформу»: длинный белый халат поверх белых колготок в сеточку с эффектным акцентом в виде черных туфель на высоком каблуке с открытым носком. Затем было поразительное использование макияжа: кроваво-красная помада, четкая черная подводка для глаз и обильно припудренный цвет лица под челкой и короткой прической в стиле эльфов. Для меня она выглядела так величественно. И все же за внушительной внешностью скрывалась душа с самыми добрыми глазами и шелковистыми руками, которые не соответствовали их возрасту и хрупкости.

Ее салон красоты находился в доме № 14 на Монтегю-Мансионс, в четырехэтажном викторианском особняке из красного кирпича, в двух шагах от Бейкер-стрит. На одном конце улицы была Йорк-стрит с рядами георгианских таунхаусов, а на другом — Кроуфорд-стрит с дорогими квартирами и небольшой чередой магазинов. В моих детских глазах этот район был самым шикарным местом, где я когда-либо бывала. Жители выставляли цветочные ящики на подоконники выпяченных эркеров, а машины на улице были похожи на те, о которых мечтал папа. Неудивительно, что мама нарядила меня в зеленую юбку-килт с бретелями, белый джемпер и темно-синие сандалии Clarks с белыми носками, подтянутыми до колен. Сомневаюсь, что другие дети в моей школе так же наряжались в церковь.

Мы поднялись по мраморной лестнице в вестибюль, где стоял портье в униформе, а затем повернули налево в квартиру на первом этаже, которая выходила в приемную. Мама сказала мне, что в том же здании жил диск-жокей BBC Radio Пит Мюррей, но для меня это ничего не значило. Единственной «звездой», которая меня волновала, была мадам Лубатти, и она всегда брала меня за руку и вела в свою лабораторию, оставляя маму проводить процедуры для клиентов.

Помимо двух процедурных кабинетов и лаборатории, в квартире была большая кухня, ванная комната и гостиная, которые были личными апартаментами мадам Лубатти и ее «компаньона» мистера Уэста. Но именно лаборатория, «где творилось все волшебство », очаровывала меня безгранично. Она была бела, как в клипе Джона Леннона «Imagine»: белая краска, белые полки, белые шкафы, белые чашки, белые тарелки, белые стеллажи. На полу была уложена черно-белая плитка, на стенах висели зеркала с фацетом, а на потолке сверкали люстры. Белизна всего вокруг создавала ощущение спокойствия и безопасности.

В дальнем конце лаборатории, под окном, через которое проникал дневной свет, стояла столешница, покрытая стеклянными баночками с ингредиентами, такими как слизистый вяз, сандаловое дерево, шиповник, камфора, сушеные цветы календулы и янтарные кристаллы — все, что только можно было вообразить, было у нее в запасе. На других полках стояли баночки разного размера с кремами и заткнутые пробками старинные бутылочки с маслами и тонизирующими средствами, каждая из которых была четко маркирована рукописной этикеткой, привязанной к горлышку. Представьте себе комнату фармацевта в задней части аптеки — с прозрачными зелеными и коричневыми стеклянными бутылками, аккуратно сложенными на разных полках — и вы поймете, о чем я.

Если бы был один доминирующий запах, который пробуждает это воспоминание, то это было бы сочетание розмарина, лаванды и камфоры, и я вижу, как мадам Лубатти смешивает лосьон в стеклянном цилиндре, ходя по комнате, вечно занятая, излучая неразбавленную страсть к своему ремеслу, почти прыгая по комнате с ее творческим духом.

В лаборатории она взяла меня под свое крыло, и у меня было свое эксклюзивное место для наблюдения: я сидела в промежутке между книжным шкафом и столом на переносных деревянных ступеньках, которые использовались, когда маме или мадам Лубатти нужно было достать ингредиент с недосягаемой полки. С этого удобного места я наблюдала за всем, впитывая каждую деталь и вдыхая каждый аромат. Я также наблюдала, как мама оживает между встречами, беря то один, то другой ингредиент, измельчая их в ступке с пестиком и добавляя козье молоко во все, что она делала — это был один из секретов мамы. Папа был гением со своими руками « », но теперь я видела, что она была не менее талантлива и умела делать идеальные маски для лица.

Это был совершенно другой мир по сравнению с суровой и суетливой атмосферой рынков, и я определенно чувствовала себя в лаборатории более уютно — это было самое естественное место для меня. В самом деле, все, что я хотела, — это проводить субботы с мамой и мадам Лубатти.

Однажды днем, когда мама была заперта в одной из процедурных комнат, графиня вошла, держа в руках бутылку виноградного сока Shloer, но я не знала, что это виноградный сок, потому что никогда раньше его не пробовала.

«Джо, давай отпразднуем!» — сказала она, поднося к столу возле своего рабочего места две хрустальные бокалы с гравировкой. «Хочешь шампанского?»

«Я-я-я бы с удовольствием, но мама не разрешит!»

«Оооо, ты можешь выпить это шампанское!» — сказала она, наполняя мой бокал.

Она похлопала по другому стулу, приглашая меня присоединиться к ней, и мы чокнулись бокалами, а она произнесла тост, который я теперь не помню. Важен не был тост, важно было то, что я вела себя как настоящая леди, потягивая воображаемое шампанское с моим новым любимым человеком, пья из бокала,