Адмирал Колчак. Драма Верховного правителя - Владимир Геннадьевич Хандорин

«Не скрываю негодование, что ты не могла найти время за истечение 10 дней, чтобы сообщить мне о здоровье Славушки»[39]. Местами посмеивается над ее ревностью: «Прежде всего о “моих” (!!?) дамах, кои меня не доведут до добра (siс). Позволю спросить, кто эти дамы, да еще ведущие меня к чему-то недоброму?»[40] Местами и шутит (в хорошем настроении), а в целом – в меру оживленная, в меру ворчливая переписка супругов-ровесников, давно женатых и очень разных по характеру и интересам. В основном их связывали привычка и дети, прежде всего родившийся в 1910 году сын Ростислав («Славушок»). Дочери Татьяна и Маргарита умерли в младенческом возрасте от болезней. По воспоминаниям жены адмирала, после смерти первой дочки Татьяны, нежно любимой им, Колчак мрачно сказал: «Когда я сдохну, положите меня рядом с ней»[41]. Сама Софья Федоровна позднее вспоминала об их семейных отношениях так: «Мы шли рука об руку, хотя и не в ногу, т. к. люди мы были разные»[42].

Местами деловые, местами сердечные письма Колчака жене бледнеют перед трепетно-романтичными письмами к Анне Тимиревой, полными возвышенных излияний, из которых видно, что адмирал был по-настоящему влюблен. Тимирева совершенно покорила сердце темпераментного адмирала: при всей своей жесткости и порой жестокости Колчак был человеком сентиментальным. Он не развелся с женой, не бросил семью, но сложившаяся жизненная ситуация «треугольника» стала фактом в его жизни. Завязалась любовная переписка, частично опубликованная в наши дни. В письмах он делился с возлюбленной не только чувствами, но и служебными заботами, своими взглядами. Эта переписка добавляет важные штрихи к мировоззрению будущего Верховного правителя – штрихи, через которые рельефно проступает облик патриота и вместе с тем милитариста, рыцаря войны, презирающего демократию. Мы еще вернемся к ним. Впрочем, судя по всему, до 1918 года отношения Колчака с Тимиревой носили еще чисто платонический характер, и обращались они друг к другу в письмах на «Вы», да и встречались еще эпизодически.

Письмо С.Ф. Колчак А.В. Колчаку

Декабрь 1912

[РГАВМФ. Ф. 11. Оп. 1. Д. 58. Л. 82–83]

Штрихи личности

То, что Александр Васильевич не был ангелом, видно и из переписки, и из цитированных выше отзывов его коллег и почитателей. Непривычно сегодня читать то, что он писал жене в начале войны: «Война для меня, ты знаешь, есть цель и смысл жизни»[43]. Хотя в то время подобные мистически окрашенные в духе средневекового рыцарства взгляды на войну еще были характерны для многих профессиональных военных. В другом письме он пишет: «Борьба Германии с Англией слилась с борьбой германизма со славянством. То, о чем я только мог мечтать, вдруг совершилось во всей натуральности»[44]. Местами ненависть к Германии и Австрии доходит до высшей степени: «Каждый народ верит, что он избран для наказания другого, потому и я верю, что немцам придет конец. Надо только, чтобы мы твердо решили довести дело до конца, искоренить проклятых немцев и стереть имя Австрии с лица земли вслед за Габсбургами, собачий сын которых (император Франц-Иосиф. – В. Х.) до сих пор не может околеть»[45]. В другом письме, описывая, как немцы стреляли по нашим морякам разрывными пулями, от которых тяжело умирали раненые, он мрачно добавляет: «Надо было видеть ужас пленных негодяев, когда им были показаны эти пули и сказано, что в случае находки у них они будут немедленно повешены. К сожалению, у пленных не было таких патронов, и пришлось их отправить в Ревель». И далее: «Подлый и отвратительный народ – он производит какое-то омерзительное впечатление гнусного скотства, вид пленных возбуждает только желание их повесить и ничего больше»[46]. «Я очень боюсь, что дело не доведут до конца. т. е. до разгрома проклятой Германии и основательного искоренения всей немецкой сволочи, начиная с Вильгельма и кончая двуногими прочими скотами, именуемыми немцами, австрийцами, болгарами и прочей мерзостью»[47].

Жестокий фанатик? Отнюдь. Мрачные тирады и увлекательные описания боев чередуются у него с подлинным юмором. К шедеврам такого юмора, легкого отношения к жизни можно отнести письмо к Анне Тимиревой из Севастополя 22 февраля 1917 года (буквально накануне революции): «Теперь я занялся новым делом: принимаю участие в бракосочетании дочери адмирала Фабрицкого вопреки церковным правилам, запрещающим это таинство в Великом посту. По этому случаю я с Веселкиным имел постоянный диспут с архиепископом Таврическим, епископом Севастопольским и ректором семинарии на тему о таинстве брака. После двух часов обсуждения этого вопроса я, опираясь на широкую эрудицию Веселкина в церковных вопросах, блестяще доказал, что брак, как таинство, с догматической и с канонической стороны может и должен быть совершен в любое время и что до проистекающих из него явлений церкви нет дела. Епископы, по-видимому, впали в панику, но разбить нас не могли и, когда я дошел до Оригена, – дали разрешение. Присутствуя на торжестве православия, я немного опасался, не буду ли предан анафеме, но все обошлось благополучно. К участию в совершении этого таинства я привлек еще адмирала Трубецкого и для вящего утверждения принял обязанности посаженного отца – полагаю, что теперь всякое сопротивление будет бесполезно»[48]. Кого-то такой юмор, возможно, покоробит. Но, в конце концов, соблюдение общепринятых церковных правил – вопрос степени и глубины личной веры, так что и здесь обличения и порицания можно оставить ханжам.

Одно из писем жене поясняет эту внешнюю противоречивость характера Колчака: «Я не люблю скуки и уныния и презираю моралистов тыла, нравоучающих о серьезности и важности переживаемого времени и несовместимости его с весельем. Для меня война – смысл и содержание жизни, и я ненавижу все то, что своим паскудным видом наводит уныние»[49].

Письмо А.В. Колчака А.В. Тимиревой

22 февраля 1917

[ГА РФ. Ф. Р-5844. Оп. 1. Д. 3а. Л. 2]

Отважный полярник и моряк, талантливый ученый и флотоводец, активно непоседливый, человек долга, харизматичный, властный, одновременно убежденный милитарист, беспощадный к врагам, иногда жестокий, притом человек широкой натуры, умевший веселиться и обладавший незаурядным чувством юмора – такой сложной, многосторонней натурой предстает нам Александр Васильевич Колчак со страниц своих писем и в воспоминаниях близко знавших его людей. Сложись иначе обстоятельства – и, вероятно, он утвердил бы русский флаг на Босфоре (в чем уверен был его друг М.И. Смирнов) и вошел бы в историю «только» как выдающийся флотоводец, полярник и ученый.

Но случилась революция… и в борьбе с ней, как ни парадоксально, как нельзя ярче раскрылись лучшие его качества.