Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

Если бы ко дню похорон успели над мавзолеем воздвигнуть предусмотренные проектом высокие пилястры, все не выглядело бы так уныло.

Вдруг появился отряд красноармейцев с винтовками, во главе с командиром и неким начальствующим штатским. Людей перестали пускать в вестибюль, возникла сумятица, обиженные, выстоявшие многочасовую очередь, готовы были полезть в драку, иные чуть не плакали.

Алексей Викторович решительным шагом подошел и спросил:

– В чем дело, товарищи? Я – архитектор мавзолея академик Щусев. Прошу дать мне разъяснения!

– Товарищ Щусев? – обернулся к нему начальствующий штатский. – Весьма рад вас видеть. – Он протянул руку для рукопожатия. С виду человек образованный, седые усы и бородка клинышком. – Нарком внешней торговли Красин. Вас разве не поставили в известность, что мавзолей временно закрывается?

– Нет. А почему?

– От постоянного потока людей воздух нагревается, тело стало портиться. Я знаю, где купить за границей саркофаг с вентиляцией, и взялся за это дело. Но пока доступ решено приостановить.

– Все понятно, – кивнул Алексей Викторович. – Но людей понять можно. Они выстояли много часов. Не лучше ли найти конец вереницы и там приказать более не становиться в очередь, объяснив, что мавзолей закрывается на неопределенное время?

– Пожалуй, вы правы, – подумав, ответил Красин. – Тут мы проявили прискорбную черствость по отношению к людям. Спасибо, сделаем так, как вы советуете.

Он подошел к командиру красноармейцев, отдал распоряжение, и отряд отправился искать конец очереди.

– Спасибо, дядя! – крикнул кто-то Щусеву, счастливый, что ему все-таки светит попасть в крипту, где лежит кумир.

Понуро Алексей Викторович зашагал прочь.

А в первых числах февраля дождался сразу двух наград, причем устных. Сперва он, выйдя из дома, был встречен человеком в штатском, но по выправке военным:

– Академик Щусев?

– Скажем так: да.

– Позвольте выразить вам глубочайшую благодарность за то, что капище антихриста выполнили в виде нужника. Честь имею! – И он щелкнул каблуками.

– А от кого благодарность-то? – крикнул Щусев уже в спину.

– От святой Руси! – откликнулся человек, щелкнул каблуками еще раз и окончательно удалился.

Алексей Викторович сначала разозлился, потом рассмеялся, потому что зрелище на Красной площади и впрямь напоминало вереницу людей, спускающихся под землю, дабы справить нужду. Хорошо, что мавзолей временно закрыли, а там, глядишь, по весне ему закажут новый, более основательный. Если Каменев не настоит на другой фигуре.

А вечером зазвонил телефон, молчавший так долго и теперь снова оживший.

– Здравствуйте, Алексей Викторович. Это Товстуха. Звоню вам по поручению товарища Сталина. Вчера на заключительном заседании Всесоюзного съезда советов товарищ Сталин лично огласил благодарность советского правительства академику Щусеву. Позвольте вас поздравить!

– Благодарю. А что это означает?

– То, что ваша работа признана удовлетворительной.

Окончив разговор, Щусев рассмеялся:

– То есть не расстреляли, и скажите спасибо! Никаких ощутимых наград, судя по всему, не последует. Ну что ж…

Он подошел к окну, долго смотрел, как танцует вьюга, и вдруг заплакал. Так жалко стало себя, пятидесятилетнего заслуженного архитектора, вдруг поставленного на грань жизни и смерти. Ведь и впрямь запросто бы расстреляли! Не понравилась бы усыпальница советского фараона, или просто Троцкий и Крупская подняли бы бунт против самой идеи могилы вождя на Красной площади. А кто там эту идею осуществил? Щусев? Дворянский недобиток? А ну-ка, подать сюда этого Щусева!..

– Папа, ты чего? – раздался за спиной голос Миши.

– Я?.. – растерялся Алексей Викторович. – Да вот… Подумал… Рождается человек, малыш, его папа и мама холят, выращивают, а потом кто-то недобрый возьмет да и прихлопнет человека, как комара.

Он сел в кресло, Миша – рядом на стул.

– Папа, а расскажи, какое было твое детство? Что ты помнишь самое первое?

Глава третья

Щусева башня

– Что помню первое? – задумался Щусев. – Зеленый халат отца. Да. Длинный, до самого пола. Может быть, это одно из первых воспоминаний. Когда я вдруг понял, что меня больше нет и меня оплакивают.

– Как это? – удивился сын.

– Мне года два, два с половиной. Я забрался к отцу под халат, прилепился к отцовской ноге, повис на ней, а отец ходит и, разыгрывая мать, ищет своего младшего сыночка: «Марья Корнеевна, куды ж наш Алешенька подевался? Нигде его немае! Ой, да шо ж це таке? Исчез!»

– Это он так по-украински говорил?

– Ну да, он же был украинец. А мама сидит со своим рукодельем на диванчике: «Да что вы такое говорите, Виктор Петрович! Его, поди, цыгане украли! Ой, да как же я буду теперь без моего милого Алешеньки! Да где же теперь найти такого хорошего мальчика! Да я же с горя умру без него! О, мой дорогой Алешенька! Тебя больше нету! Как же я буду без моего любезного сердцу Алешеньки! Куда же подевался этот самый лучший в мире мальчик?» И мне становится так жалко этого Алешеньку, то бишь самого себя, будто я и впрямь пропал неведомо куда, будто и впрямь меня больше нет. И, расставшись с отцовской ногой, я с жалобным ревом выскакиваю из-под зеленого халата, бросаюсь в объятия мамочки!

– Забавно.

– Да, все потом со смехом это вспоминали. А игра некоторое время еще раз за разом повторялась, только теперь к ногам отца прилипали и я, и брат Петя, старше меня на два года. Папаша опять кудахчет: «Марья Корнеевна, не знаете ли, куда запропастились наши молодшеньки? Давненько не видно». «Понятия не имею, Виктор Петрович, – отвечает мамаша. – Боюсь, не уехали ли они Измаил штурмовать, как собирались. А ведь это от нашего Кишинева не близкое расстояние». Батька сокрушается: «Не пропали бы они там!» Маменька тяжко вздыхает: «Вот и я тоже очень беспокоюсь. Того и гляди заплачу. Где же мои дорогие деточки? Где же мои милые Петенька и Алешенька? Как же мы теперь будем без них?» Тут в игре настает самый любимый момент: «А мы вот они! – кричим мы с Петей и выскакиваем из-под полы отцовского халата на свет Божий. – Здравствуй, мамочка!» – «Батюшки! А мы уж думали, вы Измаил штурмуете».

Семейство Щусевых

Конец 1870-х

[Из открытых источников]

– А самый старший брат? – спросила Мария Викентьевна, незаметно подойдя к мужу и сыну, чтобы тоже послушать.

– Э, нет! – ответил муж. – Сережу к этой игре привлечь не удавалось, ибо ему уже исполнилось шесть, и он с презрением кривил губы: «Игры для малявок!» А мы ему тогда: «Цыган! Цыган!»

– А почему цыган, папа?

– Так он, в отличие от нас, был чернявый, и батька порой даже шутил: «Сережку мы у цыган украли. Не все же цыганам наших