Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

его собственном доме, им же самим построенном на Второй Мещанской, постоянно собирались художники, поэты, артисты, певцы, музыканты, архитекторы.

Щусев любил Игнатия Игнатьевича за такую же, как у него, неуемную страсть к работе. Каких только проектов не осуществил Нивинский до и после революции! Он и живописец, и архитектор, и гравер, и оформитель интерьеров, и автор многих театральных декораций, включая декорации к знаменитой вахтанговской «Принцессе Турандот», коим стали подражать все, кому не лень. Они сделались символом целой театральной эпохи.

Одобренный комиссией проект внутреннего убранства крипты, в которой будет стоять саркофаг, удовлетворил и Щусева. Черные и красные полосы материи в виде пилястров обрамляют помещение, лентами уходят в потолок и сходятся вместе, скрепляемые серпом и молотом.

– Служили мы, брат Игнатий, кресту, теперь служим серпу и молоту, – усмехнулся Алексей Викторович.

– Что поделать, многоуважаемый академик, – пожал плечами Нивинский. – Ничего дурного в данных символах не вижу. Мы питаемся плодами серпа и живем предметами, производимыми молотом.

– Таким образом, возвышенная небесная идея спустилась на землю и вспомнила, что тут, на земле, мы вынуждены вкушать пищу и жить предметами, – сказал Щусев.

– Но ведь Бог и создал нас не умеющими обходиться без ястия и пития, без домов, кроватей, столов, стульев и так далее.

– Создал таковыми, дабы мы жаждали из человеческой сути устремляться к ангельскому.

– Вы-то, Алексей Викторович, кажется, не стремились постепенно избавляться от всего человеческого и уходить к ангельскому.

– Увы, не ушел от плоти ни на шаг! – засмеялся Щусев. – И вот, теперь устроился рыть могилы.

– Могилу, – поправил его Нивинский. – Надеюсь, нас не поставят на поток. Сегодня – Ленин, завтра – Троцкий, послезавтра – Каменев и так далее.

– Хотелось бы надеяться. Хотя и перечисленные вами смертны.

– Палка о двух концах. Либо мы все выполним хорошо, и нас станут и впредь привлекать, либо сделаем плохо, и нас шлепнут. Кстати, странно, что в руководстве страной серпа и молота Молотов есть, а Серпова нет.

– Неплохо подмечено, – засмеялся Алексей Викторович. – Черт возьми, не взять ли себе псевдоним Серпов?

Нивинский приезжал и уезжал, в отличие от Щусева, тот лишь раз в сутки ненадолго заскакивал домой узнать, все ли в порядке, и вновь возвращался на Красную площадь. Внимательнейшим образом следил за крепежами, волнуясь, чтобы не рухнуло и не придавило кого-нибудь грунтом, поминал каких-то Митяек:

– Проверяйте, проверяйте! Мне здесь Митяек не нужно.

Когда подземные работы уже подходили к концу, приехал Молотов. Он и без того заикался, а тут и вовсе. Потому что был взволнован и взбешен. Оказалось, против захоронения Ленина в мавзолее резко выступили и Крупская, и Троцкий. Первая разрешила продлить народное прощание с телом вождя пролетариата лишь на один месяц:

– А потом следует похоронить традиционно, пусть лежит в земле вместе со Свердловым и другими товарищами, погребенными под кремлевской стеной. Он сам никогда бы не позволил вытворять нечто подобное со своим телом.

Вдова письменно обратилась к членам Политбюро: «Большая просьба у меня к вам: не давайте своей печали по Ильичу уходить во внешнее почитание его личности. Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств в его память и т. д. – всему этому он придавал при жизни так мало значения, так тяготился всем этим. Помните – так много еще нищеты, неустройства в нашей стране!»

После горячих призывов вдовы покачнулся Бонч-Бруевич:

– Владимир Ильич и впрямь бы возражал против такого обращения с собой. Он всегда высказывался за обычное погребение или за сожжение. Он часто говорил, что у нас пора завести крематорий. Я – за огненное погребение пламенного вождя!

Троцкий просто прислал телеграмму: «Требую не возводить Ленину усыпальницу». Тут взбеленился Сталин:

– Требует он! Сидит там в теплом Сухуми… Хочется грубо сказать, но не стану. Крупская всего лишь вдова. Троцкий нам не указ. А то, что говорил сам Владимир Ильич… Его тело теперь принадлежит не ему, а всему народу. И партии. Он был скромен. Но просто взять и закопать или сжечь величайшего человека в истории?!

Молотов осмотрел, на какой стадии работы, и велел в эту ночь их временно прекратить. Завтра с утра соберется Президиум ЦИК и примет окончательное решение.

– Можете пока ехать домой. Утром вам сразу же перезвонят.

– Конечно, перезвонят, – проворчал Щусев. – У меня, академика архитектуры, председателя Московского архитектурного общества, отключен телефон, номер отдали кому-то другому.

– Это будет немедленно исправлено, – уверил Вячеслав Михайлович.

– Да мне уж кто только не обещал, – обиженно махнул рукой Алексей Викторович.

– Я свои обещания держу, – надменно укутался в шарф Молотов и укатил. А Щусев вспомнил шутку Нивинского про Молотова и Серпова. Поразмыслив, он решил домой не ехать, а продолжать работы. Иначе с их партийными спорами и склоками он не успеет ничего сделать, и его же выставят козлом отпущения. Как не успел? Товарищ Щусев, вы с ума сошли? Вы понимаете, что это чистой воды диверсия?

Поэтому, когда на другой день Молотов приехал с сообщением о том, что ЦИК большинством голосов поддержал генерального секретаря Сталина и постановил мавзолею быть, академик архитектуры ощутил себя триумфатором.

– Вы, гляжу, работы продолжали, – укоризненно произнес Молотов.

– Продолжал, – развел руками Щусев. – Я предвидел.

– И домой не ездили?

– Не ездил.

– А зря. Я, вот, свое слово держу. И телефон вам сегодня ночью восстановили. И новый номер присвоили.

– Ну, спасибо, – засмеялся Алексей Викторович. – Стало быть, теперь меня без записочек можно вызывать хоть днем, хоть ночью. Премного благодарен!

– Успеете до двадцать седьмого января?

– Если бы по вашему указанию минувшей ночью остановил, не успел бы уж точно.

Член комиссии по организации похорон Ленина хмыкнул, сухо пожал ему руку и исчез. Никому не нравится, когда их приказы не исполняют. «Должен был быть благодарен, что я его ослушался и не исполнил неверный приказ, а он физиономию насупил», – раздраженно подумал Щусев, глядя вслед Молотову.

А работы продолжились в усиленном темпе. До похорон оставалось двое суток.

К концу дня завершили потолок крипты и стали оформлять интерьер. Двойные деревянные стены, потолок и пол между досками устлали опилками. Весь следующий день обустраивали вход и выход из крипты, а из Дома союзов снова прикатил вестник, на сей раз не Молотов, а всего лишь заведующий особым сектором ЦК со смешной фамилией Товстуха, никак не соответствующей этому худощавому парню лет тридцати с чем-то. Он внимательно и сурово проверил ход работ и сообщил, что на первом заседании Второго Всесоюзного съезда советов постановили, во-первых, издать сочинения Ленина, во-вторых, город Петроград переименовать в Ленинград, в-третьих, 21 января считать траурным днем и, в-четвертых, местом захоронения