Бетховен и русские меценаты - Лариса Валентиновна Кириллина

Бетховен писал: «Итак, решено: с радостью спешу я навстречу смерти. <…> Явись когда хочешь, я тебя встречу мужественно»[67].

В 1795 году Бетховен, утешая друга, еще не подозревал, какой страшный недуг ему уготован и насколько скоро ему придется стать героем настоящей трагедии: трагедии гениального музыканта, постепенно теряющего слух. Его карьера шла в гору, и слова из письма к Струве – «Мне здесь живется пока хорошо, я приближаюсь к намеченным мною целям» – полностью отражали реальное положение дел. Несколькими месяцами позднее, 19 февраля 1796 года, Бетховен писал брату Иоганну из Праги: «Дела мои идут хорошо, как нельзя лучше. Своим искусством я обретаю друзей и уважение, чего же большего мне еще желать?»[68] Еще чуть более года спустя Бетховен почти в тех же словах сообщал о своих успехах Вегелеру в Бонн в письме от 29 мая 1797 года: «Дела мои идут хорошо, и я могу даже сказать – всё лучше»[69]. К занятию какого-либо официального поста он в это время, по-видимому, не стремился. Напротив, завоевав репутацию «короля пианистов» в Вене, он строил планы больших гастрольных поездок, которые отчасти освещены в комментируемом письме к Струве. Только из этого письма и больше ни из какого другого источника мы узнаём, что, оказывается, осенью 1795 года Бетховен обдумывал планы возможных поездок в Италию и в Россию. Об Италии мы говорить здесь не будем, поскольку в дальнейшем у Бетховена не сложилось прочных взаимоотношений с итальянскими музыкантами, меценатами и дипломатами. С Россией же дело обстояло иначе: хотя посетить нашу страну Бетховену не довелось, количество русских почитателей у него постоянно возрастало.

При чтении письма возникает еще один парадокс: как сочетаются негативные высказывания Бетховена о «холодной стране, где людей ценят куда ниже, чем они того заслуживают» с выраженным на последней странице намерением поехать в эту неприятную страну и с просьбой к Струве сообщить примерную стоимость путешествия из Вены в Петербург? Интересно также замечание о том, что Бетховен намеревался послать кого-то в Россию заранее, чтобы этот человек подготовил почву для его приезда. Выглядела такая предусмотрительность очень разумно, если учесть, что концертных агентов в то время не существовало и все организационные хлопоты ложились на самого гастролера. Можно осторожно предположить, что он собирался использовать в качестве импресарио одного из своих братьев, вероятнее всего, Карла Антона Каспара, который вплоть до 1806 года помогал Людвигу вести переписку с издателями и был его правой рукой в других музыкальных делах. Следовательно, Бетховен обдумывал планы поездки вполне серьезно, намечая практические шаги к их осуществлению и желая заранее уменьшить возможные риски. Дорогу в Россию уже проторили итальянские музыканты, но для немцев и особенно для австрийцев этот маршрут был пока что относительно новым; на работу или на гастроли туда отваживались поехать на свой страх и риск немногие.

Столь внезапная модуляция от абстрактного неприятия русского климата и русских нравов к предполагаемому плану поездки в Россию может быть объяснена одновременным присутствием в сознании молодого Бетховена как расхожих стереотипов, так и гораздо более прагматических взглядов на карьерные и материальные перспективы, ожидавшие иностранных музыкантов в России.

Австрия была политической и военной союзницей России в период Русско-турецкой войны 1787–1791 годов и последующих войн против Наполеона. Но отношение к России в Австрии по-прежнему оставалось неоднозначным. На протяжении всего 1795 года обсуждались и нередко категорически осуждались действия России в Польше: взятие А. В. Суворовым варшавского предместья Прага (4 ноября 1794 года) и жестокое подавление восстания поляков под предводительством Тадеуша Костюшко (которое, в свою очередь, сопровождалось резней русских, живших в Варшаве). Обо всем этом периодически писала официальная Wiener Zeitung, которую Бетховен читал, да и в венских салонах новости из Польши, несомненно, циркулировали – многим они были весьма небезразличны. Об этом довольно подробно говорится в мемуарах пианиста и композитора Людвига Вильгельма Теппера де Фергюсона, уроженца Варшавы, который с 1793 по 1796 год находился в Вене и общался как с Бетховеном, так и с польскими аристократами, проживавшими в имперской столице[70]. Несмотря на то что Теппер де Фергюсон испытывал по отношению к России весьма горькие чувства, вплоть до ненависти, в 1797 году он прибыл в Петербург и, к собственному удивлению, был принят там с невероятной теплотой и сердечностью.

Однако в ту эпоху была возможна и совершенно иная точка зрения на польский вопрос. Так, Иоганн Фациус в своем письме к Остерману от 23 ноября (4 декабря) 1794 года восхвалял Екатерину за мудрость и решительность, с которой она подавила очаг революции в Польше, и утверждал: «Как Франция принесла Европе и человечеству зло, так Россия сотворила благое дело, и да восславится наша августейшая Государыня за то, что она смогла вернуть человечеству покой и уничтожить гидру, терзавшую его столько времени»[71]. Какую позицию по этому вопросу занимал Бетховен, мы не знаем, но, вероятно, его критические высказывания о России в письме к Струве могли возникнуть под впечатлением от событий в Польше.

К сожалению, неизвестно, каким был ответ Струве, который, как явствует из первых строк письма, являлся инициатором переписки с Бетховеном, а значит, должен был откликнуться на его послание. Но логично предположить, что Струве не мог гарантировать своему другу никакого содействия в Петербурге, поскольку его собственная карьера выглядела в то время не очень определенно.

В 1796 году Струве стал секретарем своего прославленного земляка, уроженца Регенсбурга, писателя, журналиста и дипломата барона Фридриха Мельхиора фон Гримма (1723–1807), которого императрица Екатерина II назначила русским посланником в Гамбурге. После смерти Екатерины (6 (17) ноября 1796 года) император Павел I подтвердил это почетное, но обременительное для пожилого дипломата назначение. Так Струве вместе со своим патроном оказался в Гамбурге – городе, с которым потом был связан долгие годы, хотя работал также в других русских посольствах и миссиях (в Штутгарте и Касселе). В 1815–1820 годах он был поверенным в делах в Гамбурге, в 1820–1843 годах – министром-резидентом там же, в 1843–1855 годах – чрезвычайным посланником, после чего ушел в отставку. К тому времени Генрих Струве давно уже обзавелся семьей: в 1801 году он женился на графине Элизабет Вильгельмине фон Эксле-Фридеберг (она умерла в 1837 году). В силу этих причин личный архив Генриха Струве остался в Гамбурге, где и было обнаружено комментируемое письмо Бетховена.

Помимо дипломатической работы, Струве успешно занимался научной деятельностью. Сферой его интересов была минералогия, где он достиг впечатляющих результатов. В 1816 году он был избран членом-корреспондентом Российской академии наук, а описанный