Дорогой мужества - Д. Хренков

class="p1">— Твой лучше. Драпать будем так, как ты надумал.　

Петров предложил побег совершить в следующее воскресенье, когда пленных погонят на работу в каменоломни. Там Петров подготовил уже место, укрывшись в котором они должны были сидеть до тех пор, пока пленных не уведут обратно в лагерь. А потом… На каменоломнях постоянно патрулировали всего двое гитлеровцев, справиться с ними было не так уж трудно.　

Воскресенья ждали с нетерпением и тревогой. Друзья запасались махоркой, экономили каждый ломтик хлеба. Достать оружие было невозможно. Решили бежать без него. Казалось, все было готово. Но случилось непредвиденное. Рано утром в субботу всех заключенных построили у бараков. С правого фланга отсчитали пятьдесят человек. Под усиленной охраной их отвели в сторону. Восьмым, девятым и десятым в этой полусотне оказались Веселовский, Черный и Петров. Друзья приуныли, решив, что их поведут на расстрел. Ходили слухи, будто фашисты хотят расстрелять каждого десятого за поражение на каком-то участке фронта. Стоявший десятым Петров обнял Веселовского и немного дрогнувшим голосом сказал:　

— Мне, видать, не жить. Десятый я. Давай поцелуемся. А вы не тужите. Авось и вывезет кривая. Друзья поцеловались и, взявшись за руки, запели:　

Вставай, проклятьем заклейменный…　

Набросились солдаты. Стали бить поющих прикладами. Но гимн уже пела вся полусотня. Потом его подхватили другие узники. Их загнали в бараки. Отобранную полусотню гитлеровцы больше десяти раз прогнали по плацу бегом. Несколько человек упало. Их тут же пристрелили, а остальных стали отводить по одному в сторону, надевая каждому на руки кандалы. Затем военнопленных построили по два и под звон кандалов погнали по скованной гололедицей дороге. Через час погрузили в товарные вагоны. После нескольких толчков состав тронулся в путь.

ПОЕЗД ИДЕТ НА ЗАПАД　

Пятый день на стыках рельсов стучат колеса. На остановках до военнопленных доносятся обрывки чужой речи. Часто в вагон врываются пьяные эсэсовцы, избивают подряд всех плетками. Четырех узников они выбросили на ходу поезда, так и не сняв с них кандалов.　

Сквозь забитое досками окно вагона то появляется, то исчезает луч солнца. Он на какой-то миг ободряет узников, ласкает их бледные липа. За эти дни они уже обо всем переговорили и сейчас молча лежат на вонючей соломе.　

— Эй, Василь! Запел бы, что ли, — говорит сухонький человек с реденькой черной бородкой. — Спой, Вася!　

Гремя кандалами, Веселовский поднялся с соломы и тихо начал:　

Я тоскую по Родине,　

По родной стороне…　

Пел Веселовский, а мысли его были далеко — вспомнились невские берега, взморье, Стрелка Васильевского острова в голубоватой дымке белых ночей.　

Стихла песня. Каждый думал о своем. И опять стучали на стыках колеса. И опять звучало в вагоне задушевное:　

Сколько звезд голубых, сколько синих,　

Сколько ливней прошло, сколько гроз.　

Соловьиное горло — Россия.　

Белоногие пущи берез.　

Да широкая русская песня,　

Вдруг с каких-то дорожек и троп Сразу брызнувшая в поднебесье　

По-родному, по-русски — взахлеб.　

Да какой-нибудь старый шалашик,　

Да задумчивой ивы печаль,　

Да родимые матери наши,　

С-под ладони глядевшие вдаль…　

— Хорошо ты читаешь, Вася, — вздохнул Черный, задумчиво разламывая сухую травину. — Эх, Вася, Вася… И кто расскажет твою повесть, друг? Один ты, как оторванная от стаи птица…　

— Почему один? А вы? А все? — упрямо возразил Веселовский. — Ну, мы им так не дадимся! Кандалы бы долой…　

А колеса все стучат и стучат. Путь долог и неизвестен. Гремит эсэсовец прикладом в стенку вагона, страшно ругаясь.　

На шестые сутки поезд остановился в Мюнхене.　

— Ого, куда притащили! — воскликнул Веселовский, растирая одеревеневшие от кандалов руки. — А что, ребята, может и в самом деле жить будем? Расстрелять бы и там могли…　

По перрону ходил патруль. Холодный порывистый ветер как бешеный носился по полотну, кружил снег, пригоршнями кидал его в решетку вагонного окошка.　

Веселовский стоял около решетки с оголенной грудью и жадно глотал морозный воздух.　

Снова скрипнула вагонная дверь. Снова эсэсовцы наставили автоматы. На этот раз они не стреляли, только за ноги выволокли мертвецов, швырнув их на шпалы запасного пути.　

— Сволочи! — не разжимая зубов, проговорил Веселовский. — А еще людьми называются.　

— Называться человеком легко, быть им труднее, — отозвался с нар Петров.　

В это время протяжно загудел паровоз. Состав тронулся в путь, в новую для узников неизвестность.　

— Завезут к черту на кулички. Чтоб бежать было некуда, — первым заговорил Черный, не выдержав мучительного молчания. — Так ведь все равно же убегу! Подлец буду, если не убегу!　

— Куда? Нет нам отсюда выхода… — сказал кто-то упавшим голосом.　

— Есть! Выход есть, — вмешался Веселовский. — И на чужбине можно за Родину бороться. Я так понимаю…　

В углу кто-то тихо заплакал.　

— Кто нюни распустил? — резко спросил Веселовский. — Думаешь врага слезами удивишь? Крепись, браток! Выше голову, или нам крышка! — Он склонился над плачущим и уже примирительно добавил: — Ты же пойми, чудак-человек, им, гадам, только и нужно, чтобы мы скотинкой были и боялись их, как господ-повелителей.　

Веселовского горячо поддержал Петров:　

— Дружно будем действовать — авось и спасется кто, а главное, вред им, проклятым, нанесем. Ведь мы бойцы Красной Армии, присягу давали. Предлагаю командира избрать. Лично я за Веселовского.　

Раздались голоса:　

— Согласны. Пусть Василий командует.　

Наступила ночь. Многие задремали. Кто-то из пленников бредил во сне, звал жену, детей, мать.　

Поезд остановился внезапно. Петров уткнулся в щель окошка. Слева, в предутренней дымке февральского мороза, тускло мерцали фонари.　

— Милан, — прочитал станционную вывеску Петров. — И поверь, Вася, мне, как учителю, конечно бывшему, что это есть не что иное, как Италия. Буди ребят!　

ВОССТАНИЕ　

На окрик: «Выходи!» — Веселовский выскочил из вагона первым. За ним вывалился Петров. Обессилевшего Семена Черного они приняли на руки.

— Держись, Сема, — сказал Петров, — Убьют, сволочи.　

Первыми их и поставили в строй. Веселовский был этим доволен. Только сейчас он увидел, как много пленных. Их вытаскивали из трех вагонов. Веселовский улыбнулся Петрову:　

— Не так-то и мало нас, Андрей. Смотри!　

Раздалась команда, и пленные, вытянувшись длинной колонной, двинулись вдоль полотна железной дороги. Веселовский все время поддерживал вконец изнемогшего Семена. Идти было тяжело. Рядом шагавший гитлеровец, довольно сносно говоривший по-русски, смеялся:　

— Как у вас говорят: битый небитого везет.　

— У нас еще говорят: не говори гоп, пока не перепрыгнешь! — съязвил Веселовский.　

Вступив на первую же улицу, пленные, словно по команде, приободрились, подравнялись в шеренгах. Высоко подняв голову, они смотрели