Дорогой мужества - Д. Хренков

бои. Красноармейцы и краснофлотцы отбивали одну за другой атаки фашистов. Сходились врукопашную. Отступали и снова занимали свои позиции. Окопы и блиндажи петляли по склонам высот. От непрерывного огня здесь все сгорело до последней травинки. В клубах черно-бурого дыма мелькали зеленые шинели гитлеровцев. Их становилось все больше и больше.　

Ранним утром эсэсовцы пошли на высоты в психическую атаку. В этот критический момент на поле боя появился член Военного Совета фронта Кузнецов.　

— Ни шагу назад! — сказал он негромко. Но даже те, кто стоял вдалеке от него, поняли, что сказал секретарь горкома партии.　

— Приказ Ленинграда: ни шагу назад! — полетело из окопа в окоп.　

— Вперед! — раздалось где-то слева, и, словно подхваченные какой-то неведомой силой, бойцы ринулись в контратаку.

Вместе со всеми бросился навстречу эсэсовцам балтийский моряк Василий Веселовский…　

Фашисты захватили Веселовского, когда он лежал без сознания на своей винтовке.　

Сознание вернулось к Веселовскому только через несколько часов. Пришел он в себя в крестьянском погребе, босой, со связанными руками. Голова была такой тяжелой, словно в нее налили расплавленного свинца.　

— Пить…　

Никто не отозвался. Корчась от боли, моряк попытался подняться, но упал еще более обессиленным. Сознание с трудом улавливало обрывки последних событий: бой, танки, психическая атака фашистов, появление в окопах Кузнецова.　

В голове сверлило: «Жить! Жить! Ведь не только не воевал еще как следует, но и не жил как следует. Жить!..»　

Он ползал по подвалу, надеясь найти острый предмет, чтобы перетереть веревки, пытался еще раз встать. Не удалось. Уткнувшись разбитым лицом в холодную землю, хотел заплакать, но слез не было. От отчаяния стал разговаривать сам с собой, подбадривать себя вслух: «Держись, брат! Ты комсомолец. Ты же парень с Фонтанки. Помнишь, так звали тебя твои товарищи? Это было в Ленинграде, где ты рос. И совсем недавно…» И снова он бредил. И снова думал о себе и друзьях…　

Утром за ним пришли. С порога один из гитлеровцев крикнул:　

— А ну выходи!　

Но Веселовский не мог встать. Не было никаких сил подняться с земли. Тогда эсэсовец медленно сошел по ступенькам вниз, шагнул к пленнику, с минуту смотрел на него тупым взглядом, потом приложил холодную сталь автомата к его виску и выстрелил у самого уха.　

— Встать! Выходи!　

— Кончайте… Скорее… Гады фашистские! Убивайте! Стреляйте! — кричал оглушенный Веселовский. — Боитесь? Одного полуживого боитесь? Так знайте же, мы вас всех уничтожим. Всех! Всех!..　

Его допрашивали долго. Щеголеватый офицер, коверкая русские слова, сулил ему жизнь, угощал сигаретой, предлагал воды.　

— Курите! Замечательный сигарет. Ах, да! Русска сигарет не курит.　

— Курю. Но свои.　

— Надеюсь, ви скажете, кто ви?　

— Нет! Ничего я вам не скажу.　

— А мы будем вас немножко вешать. Вот так: ф-и-ить! — ребро ладони следователя коснулось горла Веселовского.　

— Да уж вы на это мастаки, — усмехнулся пленник.　

— Зря упрямитесь. Ленинграду капут! Наш фюрер парад будет принимать там.　

— Врешь ты, собачья морда. Все врешь!　

У офицера лопнуло терпение. Он сильно, наотмашь ударил Веселовского по лицу. Брызнула кровь. Набросились втроем, били долго, до собственного изнеможения. В тот день полуживого Веселовского в товарном вагоне отправили в Псков.　

…Колючая проволока. Овчарки. Солдаты на вышках. И бараки, холодные, набитые до отказа узниками. Это — концлагерь на берегу Великой.

Веселовского первые дни на допросы не водили, сносно кормили. Промыли и перевязали раны. Даже ватную куртку дали. «Купить хотят, подлецы. Как же, держи карман шире…» — догадался он, как только увидел на своем крохотном столике стакан водки и ломоть хлеба.

— Ты уж сам выпей этот шнапс, — сказал Василий охраннику, на помин своей души. Или фюреру своему преподноси — ему тоже капут скоро будет.　

На пятый день Веселовского привели на допрос к генералу. К этому времени пленник уже немного пришел в себя. Только по-прежнему ныло все тело и в ушах стоял непрерывный звон. За эти дни Василий все обдумал. И твердо решил: бороться! «Лишь бы не забили до смерти. Только бы в живых остаться. А там я не пропаду…»　

Генерал был худой, с бегающими мутными глазами, со стриженой, в седых пятнах головой. Он хмуро оглядел Веселовского и, раскачиваясь на тонких ногах, с ледяной вежливостью пригласил его сесть.　

— Я солдат. Могу и постоять, — угрюмо ответил Веселовский и остался стоять. Допрос был коротким. Веселовский не ответил ни на один вопрос. Только когда генерал стал угрожать казнью, он с ненавистью бросил в лицо мучителю:　

— За Родину не страшно и погибнуть! Можете пытать, убивать — предателем все равно не стану!　

— Щенок! — скрипнул зубами генерал и, ударив Веселовского по лицу плеткой, приказал увести пленного. 　

Василий Веселовский.

Его не расстреляли. Больше не держали в одиночке. Но и не кормили, как прежде. Его перевели в общий барак, где сотни людей умирали голодной и медленной смертью.

«Бежать! Бежать!» Это решение укреплялось с каждым днем. Василий прислушивался к разговорам узпиков, наблюдал за их отношением друг к другу. Ему был нужен верный товарищ для побега, и вскоре он его нашел. То был солдат-танкист, сухой и высокий. Зябко кутаясь в шинель без хлястика, он сидел на нарах и выискивал в лохмотьях насекомых. Заметив на себе пристальный взгляд Веселовского, танкист сперва надрывно, до слез покашлял, потом сказал, жалуясь:　

— Совсем заели, сволочи. Каждый день бью.　

— Бей вшей, как фашистов, а фашистов — как вшей! — громко сказал Веселовский и сел рядом. — Давай знакомиться: Веселовский Вася. А ты?　

— Черный я.　

— Кличка такая?　

— Какая тут кличка, фамилия моя такая. Семен я. Черный Семен… Из окруженцев. Под Вязьмой схватили. С тех пор и гнию тут…　

В тот же вечер Веселовский предложил Черному план побега. Тот молча выслушал и неуверенно проговорил:　

— Схватят. Кругом охрана. Загрызут овчарки. Но попробовать можно. Все равно это не жизнь… — затем замолчал и наконец уже более решительно сказал: — Лучше там смерть. Согласен я.　

…Шли дни. За колючей проволокой ежедневно умирали десятки людей. Ранним утром пленных гоняли на тяжелые работы. Черный теперь был всегда рядом с Веселовским.

Вскоре к ним присоединился третий — Андрей Петров, стрелок-радист со сбитого самолета.　

— Приземлился я неудачно. Прямо в руки к фрицам, — рассказывал он о себе. — Ветром отнесло. А так бы я никогда сюда не угодил. А бежать — бежим! Я и сам давно готовлюсь к этому. Делал уже попытку, да выдала какая-то стерва. Наказали плетьми, а все равно убегу. Хочешь план свой расскажу?　

Веселовский с большим вниманием выслушал его план и сказал: