Митрополит Антоний Сурожский. Биография в свидетельствах современников - Евгений Святославович Тугаринов

котором я упоминал, там совершал службы. Причем тоже не без анекдота, потому что у этих людей была маленькая собачка, которую они назвали Паки. И каждый раз, когда отец Владимир читал ектенью и говорил: «Паки и паки Господу помолимся», – эта собачка начинала лаять, выть и рваться в церковь. Но через некоторое время англичане нам предложили вместе с Зарубежной Церковью делить один храм.

Меня тогда, конечно, не было. А затем, уже довольно много лет прошло, они решили этот храм срыть, продать землю, и тогда нам пришлось опять служить в большой комнате.

Потом англичане снова предложили зарубежникам и нам разделить один храм. Это храм, в котором мы сейчас находимся. От Зарубежной Церкви главным в приходе священником был теперешний владыка Виталий[14], он наотрез отказался: «С большевиками делить храм мы не станем!» Англичане поставили мне тот же вопрос: «Вы готовы делить храм с Зарубежной Церковью?» Я говорю: «Конечно! Я никогда не допущу, чтобы русские люди, православные люди были бы на улице, когда у нас есть кров». И англичане поступили очень по-английски: они отдали этот храм нам на том основании, что они дают храм тому приходу, который проявил истинно христианское чувство по отношению к другому. Так мы получили этот храм. Нас было тогда сто пятьдесят человек – поколение моей матери и бабушки и несколько молодых. Англичане запросили восемьдесят тысяч фунтов, а у нас и восьмидесяти фунтов не было. Я собрал приход, объяснил все и сказал: «Идите домой, разыщите все, что у вас ценного есть, продавайте, и мы будем покупать этот храм». «А нужно ли?» – спросили меня. Я говорю: «Выбор таков: этот храм сейчас торгует китайский ресторан, который хочет сделать танцульку внизу и столики на галереях. Неужели мы отдадим этот храм, где мы молились столько лет, где мы крестили, хоронили, венчали людей?» – «Нет, не отдадим!» – «Тогда идите домой и собирайте деньги». Об этом узнал один журналист и написал статью возмущенную о том, что повсеместно закрываются храмы, а здесь живой приход и у него отнимают храм. И ко мне обратились «Таймс» и «Черч Таймс» с предложением написать призыв. То, что англичане называют appeal[15] о помощи. Я написал, и, знаете, я не предполагал, что у нас есть столько на свете друзей. Люди стали посылать деньги маленькими суммами – два фунта, три фунта, один фунт, иногда десять фунтов приходило, но столько людей посылало деньги, что в конце второго года у нас оказалось 375 000 фунтов, на которые мы чистоганом купили храм и полностью его отремонтировали. «С миру по нитке – голому рубашка». Я хотел бы три случая выделить, которые у меня в сердце лежат.

Митрополит Антоний принимает хлеб-соль от старосты прихода Анны Гаррет. 1980-е гг.

Первый случай – это рассказ об одном нашем старичке. Этот старик всегда стоял под южной галереей, молился Богу, человек семидесяти лет. Как-то он ко мне подходит, говорит: «Отец Антоний, я вам принес все свои сбережения на храм». Я говорю: «Вы не можете этого делать. У вас никаких средств нет». «У меня старческая пенсия. Как-нибудь проживу». Я говорю: «Почему? Хоть что-нибудь сохраните». «Нет, я не могу этого сделать». Спрашиваю: «А почему вы не можете?» «Знаете, я стоял под галереей, поднял глаза и увидел, как шелушится потолок. И в этом шелушащемся потолке я вдруг узнал свои руки, какими они были в концлагере, когда прогнили от кисти до плеча. Я тогда пошел к тюремному врачу, он посмотрел и сказал: „Отрубить обе руки!" Я попросил: „Дайте мне три недели. Я буду молиться, а потом отрубите, если нужно". Я молился три недели Божией Матери, и руки исцелились совершенно. И когда я увидел это шелушение потолка, то словно Божия Матерь мне сказала: „Я твои руки исцелила, а что ты сделаешь для Моего храма?" И вот я принес вам все свои сбережения».

Второй случай – это старичок один, который послал мне три фунта с письмом: «Я католик, живу в доме престарелых, вдовец. Вы мне так помогли книгами и передачами по радио, что я хочу чем-то помочь вашему храму. Много дать не могу, поэтому я вам посылаю три фунта, а к ним свое обручальное кольцо. Оно золотое, продайте его на храм». Это кольцо я не продавал, отдал бедным людям, которые не могли купить кольца к своей свадьбе. Вот это еще один случай, который у меня в душе остался.

А третий комичный, но тоже убедительный. Была в Швейцарии старушка, протестантка, которая узнала каким-то образом о нашем храме и, пока у нее были деньги, посылала малюсенькие суммы, а один раз я получаю маленький пакетик, легонький-прелегонький, и в нем письмецо, где говорится: «Я только что потеряла последние зубы, они золотые, я посылаю вам это золото на храм». Это может быть и смешно в каком-то отношении, но у меня осталось в сердце как драгоценный дар. И вот из всего этого мы построили наш храм и отремонтировали.

Вначале большинство икон в храме были бумажные. Потом уже стали появляться писаные. И многие из этих икон для меня очень много значат лично, потому что наши старики умирали и оставляли свои иконы. Я хожу по храму и знаю: эта икона, которой благословляли на брак такого-то старика и такую-то старушку, которые умерли теперь сорок лет тому назад. А эта оттуда, оттуда, оттуда…

Есть одна или две иконы, которые мне особенно дороги. Есть у нас икона Иверской Божией

Матери на аналое перед иконостасом. Как-то раз во время службы подходит ко мне сторож (я тогда уже не был здесь сторожем) и говорит: «Отец Антоний, вы убирали эту икону?». «Нет», – отвечаю. «Значит, исчезла». Это значит, что кто-то подошел, перекрестился, икону поцеловал, взял в свои объятия под одеждой и ушел с ней. Я сказал ему: «Не говори пока ничего и никому, положи другую икону Иверской Божией Матери». Он положил другую икону, поменьше, – через две недели и эта ушла. Тогда я обратился к приходу, рассказал о случившемся и просил молиться: «Для того чтобы человек украл икону во время службы, нужно, чтобы у него была или крайняя денежная нужда, или крайняя душевная растерянность, поэтому преследовать его мы не имеем права. Давайте молиться о том, чтобы Господь благословил путь этих икон и они принесли благословение Божией Матери, куда бы они ни были принесены или отданы». И так мы