Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински

полудня, Выдра вернулся в лабораторию после разговора с Альбером Акербером, что сменил Жака Пюльвера на посту главы «Шестерки». По его словам, Акербер велел мне передать папку с чистыми бланками свидетельств о демобилизации незнакомцу, о котором прежде я никогда не слышал, некоему мсье Ламберу, проживающему в гостинице «Монпансье». Я удивился, что он не поручил это Выдре, в конце концов, роль связного отведена именно ему. Особенно мне не понравилась фамилия Ламбер. Прежде я имел дело с девушками или бывшими скаутами со своеобразными прозвищами – названиями тотемных животных. Да и место встречи – гостиничный номер – лишь усиливало паранойю. Меня терзали дурные предчувствия. Я сразу же отказался.

– Ты-то сам почему туда не пойдешь? – спросил Выдру.

– Мсье Ламбер хочет видеть тебя и никого другого.

Зачем я понадобился какому-то Ламберу? Ума не приложу. Судя по всему, беспокойство ясно отразилось у меня на лице. Выдра принялся меня успокаивать и уговаривать.

– Не дрейфь, он точно из наших.

Однако ничего объяснять не стал и вновь погрузился в свои записи и расчеты. Делать нечего, я взял папку и отправился в гостиницу. Такое уж было время. Лишнего не говорили, приказы не обсуждали и не обжаловали. Это считалось недопустимым.

Восемнадцатый номер. Я постучал. Негромкий приятный голос ответил:

– Войдите!

Нарядно обставленная гостиная. Дверь в спальню приоткрыта. Навстречу мне поднялся интеллигентный человек лет тридцати в очках в черепаховой оправе.

– Мсье Ламбер?

В близоруких глазах я прочел не меньшую настороженность и слегка расслабился. Если он боялся меня, как и я его, едва ли это переодетый полицейский, намеренный меня арестовать.

Лицо незнакомца мало-помалу тоже стало менее напряженным, он оживился, заулыбался. Видимо, тщедушный юнец не показался ему серьезным противником, или же я в точности соответствовал описанию, которое ему предоставили. Он крепко пожал мне руку и представился:

– Морис Кашу.

Больше никаких подозрений и опасений. Имя известное, «он точно из наших», поскольку заведовал подделкой документов в «Объединенных силах Сопротивления»[17], действовавших в Южной зоне. Сотни раз я слышал о нем, но никогда еще не встречал. Знал, что он обосновался в Ницце, иногда обменивался с ним профессиональным опытом. Выдра часто просил поделиться моими кустарными изобретениями с другими лабораториями, прежде всего, с Ниццей и Греноблем. Также ходили слухи, что Морис Кашу уполномочен НОД, недавно вышедшим с нами на связь, координировать производство фальшивых документов по всей стране и перенаправлять запросы, поступавшие от всех подпольных организаций и объединений. Иными словами, он был моим негласным начальством, главой всех фальсификаторов. И вдруг он по собственному почину пожелал поговорить со мной лично, без посредников. Событие из ряда вон. В тот момент я понял, что принят в высшую лигу.

Кашу предложил мне присесть в одно из мягких кресел возле журнального столика. Я старался вести себя как можно естественнее и не показывать, что поражен и польщен его приглашением. Устраиваясь поудобней, заметил, что из соседней комнаты кто-то подглядывал. Взглянул на меня и сейчас же отступил в тень, не поздоровавшись. Лица я не различил, только силуэт промелькнул. Крупный высокий мужчина. Наверное, телохранитель. Между тем в гостиной Морис Кашу сразу же приступил к делу.

– Я много наслышан о тебе и твоих изобретениях.

Меня распирало от гордости, но хотелось выглядеть скромным. В смущении пролепетал, что всего лишь применил свои познания начинающего химика и красильщика.

– Сможешь приготовить симпатические чернила?

Странный, даже нелепый вопрос одного фальсификатора к другому. Само собой, я знал рецепт и не один. Не подлежало сомнению и то, что он сам ведущий специалист в этой области. Я догадался, что меня экзаменуют, подчинился без возражений и стал писать химические формулы на листке, все шесть, какие знал. Внезапно в гостиной появился тот высоченный субъект, что прежде за нами следил, прислонился к стене и уставился на меня. Углубившись в задание, я не обращал на него особого внимания, но все-таки отметил про себя, что где-то уже встречал человека с такой уверенной поступью и высоко поднятой головой. Нет, на телохранителя непохож. Слишком царственная осанка, элегантная одежда, высокомерный вид. Его красота и изящество восхищали, однако я предпочел бы, чтобы меня не рассматривали так пристально в упор.

Уткнувшись носом в листок, сосредоточившись на формулах, я вздрогнул от неожиданности, когда заметил, что он неслышно подошел совсем близко и склонился надо мной. Я вскинул голову, и мы чуть не стукнулись лбами.

– Так как тебя зовут? – властно потребовал он ответа.

– Жюльен.

– А по фамилии?

– Келлер.

На некоторое время он умолк, но продолжал бесцеремонно оглядывать меня со всех сторон. Я пытался не сбиться, припоминая рецепты симпатических чернил. Его нос едва не коснулся моей щеки – с таким усердием он меня изучал, исследовал, хорошо хоть лупу не достал из кармана. Уж он бы не постеснялся. Я готов был взорваться, вскочить и наговорить ему дерзостей, как вдруг услышал:

– Адольфо, ты?!

Сердце замерло. Никто, кроме Пингвина и сотрудников нашей лаборатории, не знал моего настоящего имени.

– Адольфо Камински из Дранси! – завопил он с неподдельным удивлением и восторгом.

Я тоже вытаращил глаза, пригляделся и наконец узнал его. Такого ни с кем не спутаешь.

– Эрнест Аппенцеллер!

– Какая встреча! – орал Эрнест, барабаня по столу. – Значит, «технический гений» – это ты!

Эрнест! Как я мог сразу его не узнать? Вот уж не ожидал! Наш «обрезанный не еврей» вместо лагерных лохмотьев нарядился в дорогой костюм и совершенно преобразился. Теперь уже я потрясенно оглядывал его с головы до ног, а он широко шагал по номеру, размахивал руками и повторял без устали, будто пластинку заело:

– Ну и ну! Какая встреча!

Моя семья провела в Дранси три положенных месяца, затем нас освободили. Только нас, никого больше. Эрнест упорно отрицал, что он еврей, но доказать это мог только ангельской, «арийской» красотой и честным словом. Поэтому вероятность, что мы можем свидеться вновь, была весьма невелика.

– Ты в «Шестерке»?

– Да. А ты в НОД?

– Нет. Меня направили из Молодежного сионистского движения в Еврейскую армию, – с гордостью сообщил он.

«Армия» точно по его части, он и по характеру боевой, и по убеждениям. Мне вспомнилось, сколько раз он говорил мне в Дранси:

– Если бы я был евреем, я бы стал сионистом. Ушел в партизаны. Сражался бы с нацистами с оружием в руках.

Вспомнилось, как искренне он презирал покладистых и кротких, которые покорно нашили на одежду шестиконечные звезды и сами явились в полицию для регистрации в надежде, что гражданское повиновение и добропорядочность спасут их. А разве мы с отцом поступили иначе? Вспомнились слова Эрнеста о том, что евреи – прирожденные жертвы, смиренные, незлобивые, услужливые, не склонные к насилию. Вот поэтому их травят, преследуют и притесняют с начала времен.

Эрнест вдруг радостно щелкнул пальцами и с хитрой улыбкой извлек из