Стоп-кадр. Легенды советского кино - Николай Ирин

распознается в лентах «Девять дней одного года», «Карьера Димы Горина», «Зигзаг удачи», «Каникулы Кроша», «12 стульев» (Марка Захарова)… Два абсолютных шедевра советской анимации «История одного преступления» и «Приключения капитана Врунгеля» немыслимы без чудо-интонации Гердта.

Казалось бы, что это за странная специализация, да еще в сочетании с амплуа актера-кукольника, вечно прячущегося за ширмой? Как выбрал для себя подобное тот, кто до войны приковывал внимание элитарной московской публики? А он и не выбирал. Так сложилось. Тот же Ширвиндт отмечал, что в театральной среде Зиновия Ефимовича знали как человека, который мог соорудить и починить, что угодно: «Поставить палатку, сбить стол. Все стояли к нему в очередь!»

Никакая честная работа не лучше и не хуже всякого иного общественно полезного труда. «В любом случае то, что прямо сейчас с вами происходит, – это ровно то, что необходимо вашей душе в данный момент», – гласит старинная еврейская заповедь. Далее в ней тоже неплохо сформулировано: «Если я не мог примириться с тем, кто причинял мне зло, я не ложился спать, пока не простил его и всех, кто меня обидел, и я не держал в душе ненависти ни за какое причиненное мне зло. Кроме того, с этого момента я старался делать им добро. Приди и узри: все люди, которые не ведут себя негативно перед Творцом и не нарушают духовных законов, сохраняют божественное сияние образа Творца».

Во всех поздних интервью Гердт удивляет этакой надмирной, нездешней стабильностью духа, его назидательность в отдельных фразах не имеет ничего общего с навязчивостью: «Каждый человек должен ставить себе поведенческие задачи». Артиста нередко провоцировали на рассказ о скандальном расставании с Образцовым и Театром кукол в 1982-м. В ответ – ни малейшего желания распространяться на данную тему. В крайнем случае звучала короткая реплика: «В театре я всегда требовал справедливости». Зато из раза в раз актер сыпал афоризмами, объясняя собственное жизненное кредо: «Наверное, я занимался не тем. Я был бы хорошим народным заседателем в суде» (это к вопросу о всепрощении); «Есть способ, как достойно прожить! Надо читать русских классиков. Про что бы они ни писали, они были добры»; «Я ни разу не сыграл подлеца. Паниковский – он же не подлый, он «детский». Совсем уже ребенок»; «Счастье мое состоит в том, чтобы обнимать единомышленников».

Здесь нет рисовки перед камерой или публикой, просто-напросто в реальном времени решаются когда-то поставленные перед собой «поведенческие задачи». На вечере в честь своего 80-летия уже совсем физически слабый человек был поразительно похож и на молодого Осипа Мандельштама, и на древнееврейского пророка. Этический кодекс повидавшего виды артиста стал очевиден для всех, проступил на лице. Как тут не вспомнить строки Василия Розанова: «Сила еврейства в чрезвычайно старой крови. Не дряхлой: но она хорошо выстоялась и постепенно полировалась. Вот чего никогда нельзя услышать от еврея: «как я устал» и «отдохнуть бы».

Едва сменишь оптику и присмотришься к нему не как к гению эпизода и закадровому чтецу с уникальным тембром, но как к мудрецу, философу, послушнику высших сил, Гердт превращается в фигуру эмблематическую. Он не писал трактатов и статей, даже не преподавал, однако у него очень многому можно научиться, например, не уставать, не ныть, слушать внутренний голос, а не только начальство и при этом доброжелательно улыбаться первому встречному.

Псевдоним ему придумал Алексей Арбузов – в честь примы-балерины Мариинского театра Елизаветы Гердт, которая в 1920-е потрясала безупречным классическим танцем ленинградскую публику, а потом воспитала десяток суперзвезд, включая Аллу Шелест и Майю Плисецкую. Фирменный стиль Елизаветы Павловны предполагал пластичность, совершенство форм, мягкость подачи, «уютность» образа. Таков и Зиновий Ефимович (Зяма для друзей) с его безупречной точностью интонаций, пластики и при этом завораживающей домашностью. Он был очень доволен, даже горд тем, что публика театра Образцова «знала, кто там за ширмой». Зато всякая осторожность покидала его, как только начинал признаваться в любви к кукольному представлению, которое считал искусством высшей пробы: «Когда у нас в «Волшебной лампе» целовались Аладдин и принцесса Будур, ни у кого не могло возникнуть отторжения от этого. Физиологии там нет и не может быть. Но там есть чистое чувство, Любовь как таковая. Лю-бовь, и больше ничего!»

Он блестяще сочинял и читал комические стихи, смог осуществить, по мнению коллег, революцию в документальном кино (режиссировал, отказавшись в пользу импровизации от заранее обусловленного диалога), озвучил короля Лира в знаменитом фильме Григория Козинцева, хотя сам на главные роли почему-то не назначался (исключение – малоудачный «Фокусник»).

«Замечать, что какие-то люди смешны, это неприлично. Потому что я не менее смешон, чем замеченные мною в этом люди», – так этот мудрец не только определил для себя непостоянное амплуа комика, но и выразил одну из важнейших, вечных заповедей человеческого бытия.

Не только сладкая женщина

Наталья Гундарева

Наталья Георгиевна Гундарева (1948–2005)

В заветный список наших любимых актрис послевоенного периода она, несомненно, входит. Врожденное умение тонко чувствовать, остро реагировать и демонстрировать эти свойства-реакции зрителю развилось у нее в театре, а кино дало ей шанс показать собственную психологическую незаурядность на материале «презренного» повседневного быта. И это был мощный культурный прорыв, ради которого артистка проделала работу поистине гигантского масштаба.

Про ее невероятное трудолюбие рассказывают все без исключения коллеги, наблюдавшие за Натальей Георгиевной с близкого расстояния. «Я непременно должна работать, у меня не получается так, чтобы я не работала», – признавалась она, еще полная сил и планов, в 1997-м в телеэфире, всего за четыре года до злосчастного инсульта. А первый вопрос, которым Гундарева задалась, едва пришла в себя после удара, звучал как приглушенный вопль ужаса: «Когда я смогу снова играть?!»

В лихие 90-е, она, прима Театра имени Маяковского на протяжении вот уже двух десятков лет, с неизменной готовностью соглашается подменять выбывших на время исполнителей практически в любых ролях: отечественное кино, где прежде Наталья Гундарева была, пожалуй, самой востребованной нашей актрисой, дышит на ладан, а у нее энергии по-прежнему хоть отбавляй.

«Расскажите забавное из Вашей творческой биографии, припомните какую-нибудь хохму, розыгрыш!» – подкатывает, пользуясь случаем, очередной, охочий до пустопорожних сенсаций, репортер. «Вы думаете, мы, артисты, только и делаем, что веселимся? – возмущается актриса. – По большей части мы, понимаете ли, работаем». При этом – налицо безоговорочное выполнение стандартных постановочных обязательств, отсутствие звездной капризности и даже малейшего намека на благоприобретенный социальный статус.

Друживший с актрисой драматург Виктор Мережко утверждает: «Она была абсолютно подвластна руке режиссера.