Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

Врубель смотрел перед собой, в чашку чая, но голос его, сначала тусклый, словно бы наливался серебром, и его слушали, умолкнув, не дотрагиваясь до чая.

— «Тут на них не натравляют собак, не расставляют сетей, не обращают в бегство, дрожащих от ужаса, пуническими стрелами, но бьют в упор железом, пока они тщетно стараются пробить грудью противостоящие горы снега, убивают тяжко ревущих и весело уносят домой с громкими криками. Сами жители проводят свои безмятежные досуги в вырытых пещерах глубоко под землею, прикатывают к очагам собранные дубы и целые вязы и предают их огню. Здесь они проводят ночи в играх и весело заменяют в чашах вино кумысом и кислым соком рябины. Таково свободное племя, которое под гиперборейской медведицей поражается дуновением рифейского Евра и прикрывается щетинистыми рыжими шкурами животных».

— Я жалею, что написал о Сауле, надо было написать о скифах, — сказал Савва Иванович.

— Да, — согласился Врубель, — жизнь скифов была дикой, но возвышенной, и потому эту жизнь воспевал лучший из поэтов.

В тот день Врубель немало удивил Савву Ивановича. Раскритиковал «Христа перед народом» Антокольского, утверждая, что это не искусство, а когда Мамонтов возразил, подчеркнув «а это всем нравится», сказал, как отрезал:

— Вот и плохо, что всем. Когда нравится всем, значит, в произведении отсутствует таинство жизни. Значит, оно умерло, не родившись.

Савва Иванович смотрел на Врубеля с любопытством.

— Прахов почти с восторгом говорил о ваших работах в Кирилловской церкви… Вы, видимо, недавно в Москве. Мастерской еще нет, должно быть. Вот вам этот кабинет для возвышенного искусства.

Врубель развел руки:

— Просторно. И света, должно быть, много. Здесь любой холст поместится. Я мог бы писать «Демона».

— Вольному воля. Но грядет Новый год, а значит, и «Саул». Нужны декорации. Это ведь тоже возвышенно. Древние евреи, великие страсти… Вы писали для театра?

— Матушка Серова увлекла однажды сочинить декорацию для «Уриэля Акосты», но дело сошло на нет.

— У нас на нет сойти дело никак не может, — сказал Савва Иванович. — Перебирайтесь с пожитками в этот кабинет и — за работу. Времени осталось не так уж и много. Антон поможет, подскажет. Он — старый театрал. О цене, думаю, сговоримся.

Михаил Александрович взялся за новое для себя дело. Он писал так ярко, такой необузданной фантазией веяло от его полотнищ! Савва Иванович смотрел и приходил в восторг.

Вслед за Врубелем перебрались к Мамонтовым и Серов с Коровиным. Они получили заказ расписать церковь Космы и Дамиана в Костроме, в приходе фабрики Третьякова и Коншина. Огромный холст, восемь с половиной аршинов на десять с половиной, поставить было негде, кроме кабинета Саввы Ивановича. Тема — «Хождение Христа по водам» или «Христос на Генисаретском озере». А Серову приходилось еще и декорации писать.

О тех прекрасных днях Антон сообщал молодой жене своей Ольге Федоровне: «Мы с Врубелем в данное время находимся всецело у Саввы Ивановича, т. е. днюем и ночуем из-за этих самых декораций. Савва Иванович и Елизавета Григорьевна чрезвычайно милы с нами, и я рад, что они так ласковы с Врубелем».

Спектакль «Саул» был поставлен в Большом кабинете Мамонтова 6 января 1890 года. Серов играл пленного амалихитского царя Агата, Константин Алексеев (Станиславский) пророка Самуила. Врубель тоже попал в артисты. Одновременно была поставлена «Каморра», и Михаил Александрович пел за сценой «Санта Лючию». Голос у него был небольшой, но красивый, баритональный тенор.

Праздники кончились. Декорации свернуты. Жизнь на чужом хлебе ничем уже не оправдана, но куда деваться. Савва Иванович понимал состояние Врубеля, заказал ему адрес к двадцатипятилетию Московско-Ярославско-Вологодско-Архангельской железной дороги. Адрес — не картина. Врубель завидовал друзьям, имевшим такой солидный, хоть и недорогой заказ на роспись в храме. Холст они поставили, а сочинить композицию никак не могли.

Спорили, восхищались найденными деталями, приходили в отчаяние: хорошо задуманное на словах теряло на холсте выразительность.

Всеволод Саввич Мамонтов вспоминал много лет спустя: «Врубель смотрел, смотрел на муки творчества и не вытерпел. Побежал в столовую комнату, оторвал там от подоконника прилаженный около печки лист серого картона-асбеста и в каких-нибудь полчаса написал на нем акварелью одну из лучших своих вещей „Хождение Христа по водам“».

Эту работу купил у Врубеля Коровин, ее видел Третьяков, не понял, но много позже он тоже оценит эту удивительную акварель и пожелает иметь в своей галерее. В те поры на обратной стороне картона уже будет написан эскиз театрального занавеса. Коровин укажет на это комиссии Третьяковской галереи, и картон благополучно разделят. А вот акварель «Воскресение» Врубель смыл, картон изрезал и пустил на подклейку. Тело Христа было написано как бы состоящим из множества сверкающих бриллиантов. Врубель сумел передать этот огонь и жар драгоценного сияния. В искусстве своем он не ведал пределов.

Видимо, чтобы как-то занять художника, Савва Иванович заказал ему занавес для Частной оперы. В работе принимал участие Серов, он писал жене в марте 1890 года: «Кончили мы с Врубелем, т. е. Врубель со мной, затея его, я помогал ему, как простой или почти простой поденщик, каков занавес, расскажет мама».

Жизнь скоро устроилась: появилось основательное, долгосрочное дело. Савва Иванович, может даже в пику деревяшкам Елизаветы Григорьевны и Елены Дмитриевны, построил в Абрамцеве гончарную мастерскую. Тут как раз приехал из Киева Андрей Саввич, и Врубель перестал чувствовать себя нахлебником у малознакомых людей. Вместе с Дрюшей он изготовлял модели изразцов, экспериментировал с красками, глазурью.

Дрюша написал эскиз печи. Врубелю понравилось, увлекся и сам взялся за печи. Один из его каминов оказался на обороте юбилейного адреса — заказа Саввы Ивановича.

Мир майолики — это счастливые игры взрослых в детство. Сотворение сказки, служение солнцу.

Врубель не жаловал вниманием детей, не был им близок, майолика влекла его самой сутью своей. В живописи невозможно достичь того звучания красок, каким обладает поливной, глазуревый черепок. В живописи мгновение остановлено. В майолике за мгновением следует мгновение, краски живут вместе с восходом и с заходом солнца, живут при луне, в сумерках, в зорях, при звездах, в кромешной тьме, при свече и лампе, живут под водой и в огне пожара.

Врубелю было тридцать три года. Бездомный и нищий, он был счастлив. Он мог работать: в кабинете Мамонтова был поставлен большой холст и начата картина.