Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко

то для натуры предприимчивой и амбициозной остаться навсегда в деревне – значит, фактически похоронить себя заживо в затхлом склепе, махнуть рукой на свою незадавшуюся жизнь и смириться с неизбежным разочарованием…

Уж не от того ли деревенские жители так охочи до выпивки? И не потому ли они столь отчаянно бухают, что хотят с помощью проклятой горилки заглушить на дне стакана свою чудовищную невостребованность, оплакать так и не воплотившиеся в реальность мечты?

Помню, как в деревне я стал невольным свидетелем следующего происшествия. Однажды покойный уже соседский дядька Сашко разжился где-то небольшой суммой денег (грядку, видать, кому-то копал). Ну, и по такому торжественному случаю, как вы понимаете… В общем, как разжился, так и приложился! Благо, дурное дело – не хитрое.

Смеркалось и мужики – те, что постарше – собрались на лавочке, как обычно, обсудить «ентову паскудную жисть» (дескать, давеча это вам не теперича – в старину живали деды веселей своих внучат!). Вдруг видят: человек по земле катится или «котиться» – на их манер. Натурально – со спины на живот, и с живота на спину переворачивается. «Як бочка якась». Пригляделись: Сашко!

Кричат ему: «Старий, ты що нас дуришь?!». Тот заплетающимся языком отвечает им: «С чаго вы взяли?». – «А шо ты котишься?». – «До дому иду, бо треба!». – «Так ведь ты не идешь, а повзешь!». – «Ноги, бачите, не несуть, а жинка пиздячки вставить, якщо загуляв!». В общем, передохнул немного дядька Сашко, и покатился дальше до хаты. Вот это я понимаю, сознательность!

Или еще был такой случай. Как-то приспичило местному дурню сходить до ветра по-маленькому. Прислонился он к забору, изготовился, а инструмент достать и забыл! Вернее, перепутал его немного по пьяной лавочке. Скомкал низ фуфайки, и стоит, от души поливает. Чужой-то забор, как не полить?

На ту беду, мимо баба шла, а тут такой цирковой номер исполняется, не вынимая из штанов, что называется! Баба спрашивает мужика так осторожно: «Сосид, ты що робишь?». А тот ей недовольно отвечает: «Шо не бачишь? Мочусь!». – «Так ты же в портки соби мочишься!». Он глядь, а у него и вправду, все штаны мокрые. И смех, и грех с этими алкашами!..

А вообще, сокрушались сильно мужики. «Раньше, – говорят – вийдешь на вулицю – кругом шутки, смих, висилье! Гуляе народ! Воно, канешна, биднуватий жили, що там гутарить, зате не в приклад нонешнему поколинию, куда як дружнише! Що ты, Олег! На работу ходили, як на праздник! И с работы едуть дивчата на бричках – писни поють! А зараз спробуй спивать – сразу скажуть: вин уже напився, барбос!».

Глава 55

Кто бабушке не внук, кто молод не бывал?

Русская пословица

Теперь пришло время подробнее рассказать вам о моих родственниках, хоть я и не уверен, что они сильно бы обрадовались, узрев себя на страницах этой книги. Но никого из них уже давно нет в живых, а потому я позволю себе черкануть некоторое количество строк о том, как жили мои предки на Украине.

Надеюсь, благосклонный читатель извинит мою дотошность в описывании совершенно неизвестных ему людей, поскольку их наличие в моей жизни – отнюдь не случайно, а значит, должно быть отражено со всей, присущей автобиографической литературе, тщательностью.

Кроме того, родичи мои оказались персонажами довольно-таки колоритными, и я не могу отказать себе в удовольствии показать вам эти человеческие типажи и характеры, несмотря на то что повествование мое будет очень печальным. Но что поделать, так уж сложилась их жизнь.

Итак, бабушка моя, Любовь Макаровна Сукаченко (в девичестве Чернова) принадлежала к числу тех людей, которых всевозможные беды и напасти преследуют с неослабевающим напором, практически неотступно! С самого раннего рождения и до трагической своей кончины она стойко переносила все тридцать три несчастья, которые судьба-злодейка могла только придумать, чтобы досадить неугодному ей человеку.

В самом деле, я мало встречал в жизни людей, на которых обрушилось бы столько тяжелейших испытаний. Милая беззубая старушка, она не верила в бога, да и как ей было не усомниться в его существовании при той запредельно чудовищной концентрации горя, что выпало на ее долю? Земной путь бабушки – это одно сплошное хождение по мукам! Такой жизни и врагу не пожелаешь.

Судите сами, еще будучи совсем маленькой девочкой, бабушка чудом пережила страшный голод на Украине, когда в результате преступной политики ленинских большевиков только в ее родном селе вымерло больше половины жителей! Люди питались травой и соломой, делали отвар из коры деревьев, поели всех птиц, собак и мышей. Первыми от голода умирали дети, но бабушке каким-то невероятным образом удалось выжить.

Может быть, именно тогда в нее и была заложена та поразительная выносливость, которая помогла впоследствии вынести все тяготы жизни. Не надорваться от непосильной ноши. Не озлобиться на весь окружающий мир, который был очень часто несправедлив к ней. И пережить все новые и новые ужасы, последовавшие вскоре… Как будто кто-то проверял ее на крепость духа и способность выживать в самых немыслимых условиях!

Не успели люди чуть-чуть оклематься от голода, как началась страшная война. После того, как фашисты захватили Украину, они угнали на работу в Германию огромное количество украинцев. Среди них была и моя несчастная бабушка. Несколько лет она провела в концлагере при каком-то заводе, где обессиленных от постоянного недоедания заключенных заставляли с рассвета и до заката работать на «великий рейх».

Бабушка никогда не могла без слез вспоминать об этом лагере. Продуктовая дневная норма там равнялась 100 граммам заплесневевшего хлеба и миске вонючей баланды, к которой, впрочем, крестьяне привыкли во время, так называемого, «триумфального шествия советской власти» по селам и весям большой страны. Но к этому добавились еще и каждодневные побои, которые приходилось претерпевать узникам.

За любую провинность немецкие надзиратели безжалостно били заключенных резиновыми палками. Стоило кому-нибудь из них забыться от страшного недосыпа у станка или не выполнить установленную начальством норму, как на голову бедного узника обрушивался целый град ударов разъяренных надсмотрщиков.

Когда бабушка уже во время Перестройки впервые увидела в руках у милиционеров дубинки, она была потрясена до глубины души! Ей сразу вспомнился немецкий концлагерь. «Як же так, – спрашивала она меня со слезами на глазах, – мы перемогли проклятих фашистив, а теперь наша милиция сама бье людей палками?!». Бабушка никак не могла поверить, что в советской стране вообще такое возможно.

Так узники мучились в лагере несколько лет, но весной 1945 года даже им стало ясно,