Николай Долгополов - Абель — Фишер

— Были какие-то замечания, творческие споры?

— Я помню одно. Папа пригласил Конона Трофимовича на киностудию на приемку сценария. Идет худсовет, все редакторы, которые читали сценарий, высказывают свои замечания. И по мере этого Молодый закипает. Это когда редакторы говорят, что, мол, так разведчик не поступает и какой порядок содержания заключенных в английских тюрьмах, надо бы уточнить. Спрашивают даже, проконсультировались ли сценаристы со своими героями. И тут Бен не выдержал. Он вскочил и сказал: «Эта картина обо мне!» — «Скажите, пожалуйста, вы уверены, что в английских тюрьмах не такой порядок?» — «А вы сами в какой сидели?» — «А я сидел в этой, в этой и в этой». На этом обсуждение закончилось. Вот это я точно помню.

— Абель ничего не рассказывал? Не давал советов?

— Я был поздним ребенком, избалованным, в семье единственным. И папа говорил всегда, что я знаю три слова: дай — хочу — купи. Может, тогда Рудольф Иванович это почувствовал. Сказал мне тогда на даче, я это запомнил и до сих пор ему благодарен: «Даже когда человек остается один, он не имеет права грустить. Должен находить себе какое-то занятие и чему-то себя посвящать. Я тоже находил». Это один из уроков Абеля. Так сложилась жизнь, что эти последние годы я живу далеко, в зарубежье. И эта школа Рудольфа Ивановича помогает.

— Что еще расскажете о Рудольфе Ивановиче напоследок?

— Я не знаю, насколько это верно, но, по-моему, он был обижен тем, что остался полковником. Как-то вдруг поведал отцу грустную и страшно обидевшую его историю. Когда его не было в СССР, вдруг пришли на дачу какие-то люди, хотели выселять дочь и жену. Представляете, его нет в Москве, а двух любимых людей выселяют. В последний момент они остались. У него были свои взгляды, свои строгости. Когда болел и лежал в госпитале, не позволял колоть морфий. Боялся заговорить? Это осталось с тех времен, когда был нелегалом? Сохранился у этого очень сильного человека некий внутренний стопор.

Персей всплыл в британских водах

Моррис Коэн и Владимир Барковский ошиблись в своих утверждениях. Оба уверяли меня, что никто и никогда не узнает, кто же скрывался под кличкой Персей, кто передал Леонтине Коэн ценнейшие чертежи атомных разработок из Лос-Аламоса. Считается, будто он сообщил важнейшие данные о запуске цепной реакции в атомной бомбе и он же якобы раскрыл для Курчатова секрет обогащения урана. Венцом его карьеры советского агента стала предоставленная информация о точной дате первого испытания атомной бомбы.

Есть довольно расхожая версия о том, что именно Коэн и завербовал Персея — ее мне излагал с некоторыми экивоками и сам Моррис. В 1996 году версия разрушилась, не выдержав проверки временем. Американцы, как я уже писал, все же обнародовали четко доказанное: они во многом расшифровали коды советской разведки. И потому в Штатах были уверены, что жив еще один из самых главных участников тех событий — доктор Теодор (Тед) Эдвин Холл, псевдонимы — Персей и Млад.

В 1996 году ему исполнилось 70. Американец, биофизик, муж преподавательницы итальянского и русского языков по имени Джоан и отец троих детей. Жил в Англии неподалеку от Кембриджа, где мирно преподавал биофизику до выхода на пенсию. Страдал от рака желудка и болезни Паркинсона.

Он не собирался возвращаться на родину в США, предпочитая оставаться в маленьком английском кирпичном домике. Да и опасно: в годы Второй мировой войны Холл занимался такой деятельностью, по которой срок давности, согласно американским законам, не ограничен.

Почему его считают Персеем и как он стал им? Был членом Лиги коммунистической молодежи и талантливым студентом. Голова, напичканная знаниями. Мысли о всеобщем равенстве и ненависть к фашизму. Как полагают в Штатах, с агентом НКВД американским журналистом Сержем Курнаковым он познакомился по собственной инициативе, а тот, получив добро из Москвы на вербовку юного ученого из Лос-Аламоса, передал его Юлиусу Розенбергу. В свою очередь Розенберг свел его с руководителем «Волонтеров» Моррисом Коэном.

В 18 лет способного парнишку привлекли к работе над атомным проектом в Лос-Аламосе. У него и университетского-то диплома еще не было, зато здорово варили мозги. Теда приметил сам Оппенгеймер. Давал персональные задания и покрывал мелкие грешки: Холл совсем не отличался пунктуальностью, опаздывал на работу, отказывался носить полувоенную одежду, на голову напяливал какую-то непонятную ермолку, а не военную пилотку, как было положено.

Не правда ли, это наводит на мысль, что Холлу ничего не стоило перепутать день встречи с Лоной Коэн, специально приезжавшей к нему из Нью-Йорка в далекий Альбукерк, чтобы забрать папку с чертежами атомной бомбы? Он путал даты встреч и забывал пароли. Но риск, которому юный и беспечный физик подвергал себя и связников, оправдывался бесценной информацией, им передаваемой.

Теперь немного о псевдонимах: Персей, Стар, Млад… Под каким из них скрывался Теодор Холл? Действительно, в хитросплетениях можно было и запутаться. Теду присвоили сразу два — Персей и Млад. Второе «имя» и объясняло юный возраст. А третий псевдоним — Стар — принадлежал совсем не Холлу. Был у Млада — Персея и свой персональный связник. Друг по университету Сэвилл — Сэв — Сакс разделял его взгляды и убеждения. Он на несколько месяцев постарше Теда, и потому в нью-йоркской резидентуре ему присвоили псевдоним Стар. Сэв — Стар и выехал на первое свидание с Младом в Альбукерк.

Оба при встрече нарушили все правила безопасности, которые только можно было нарушить. У Стара вообще была манера яростно жестикулировать и довольно громко разговаривать с самим собой на улице. Тем не менее Сэв благополучно доставил в Нью-Йорк двухстраничный, исписанный мельчайшим почерком Теда отчет о критической массе, полученной в лаборатории Лос-Аламоса после первых испытаний. А на вторую встречу с Младом отправилась жена Морриса Коэна — Лона…

Как вы помните, Вильям Фишер также внес свой посильный вклад в работу с Младом. После войны такое случалось нередко — агенты, честно сделавшие свое дело, по собственной инициативе отходили и от разведки, и от коммунизма. Но уговорщик Марк сумел убедить Млада, что надо еще немного продержаться, атомные тайны по-прежнему нужны. Уж не знаю, какими словами уговаривал резидент юное дарование еще немного потерпеть и поработать. Но, отлучив от прямой связи с американцами Коэнами, замкнул его на себя, заставил быть вместе. Не одного же великого Капицу было убеждать в необходимости трудиться ради Советского Союза? И еще неизвестно, где больше потребовалось искусство уговорщика…