Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

упорно добивались связи с ней в каком угодно масштабе, желая быть информированным и оттуда о действительной жизненной и политической ситуации; это с одной стороны, а с другой – прямо с вредительской точки зрения, т. е. имея желание повредить им чем-нибудь, каким угодно способом большевистской власти.

Молодежь эмигрантская главным образом жертвенно отозвалась на эти стремления и с опасностью для своей жизни рисковала собою, желая проникнуть в пределы СССР для указанной цели. Молодежь – это вечная искательница правды, поэтому ее порывы осуждать нельзя. Насколько они были целесообразны и соответствовали той обстановке – это вопрос другой. Но порыв не терпит перерыва, особенно в годы юношества. НТС воспользовался стремлением молодежи; устраивал для них доклады, сообщения, организовал клуб, учредил курсы военной подготовки, причем особенно упирал на подготовку-практику уличного боя.

Представляете себе, как должен был торжествовать Линицкий, состоя в центральном правлении Белградского НТС, имея к себе полное доверие со стороны этой организации, будучи всегда в курсе всей ее жизни и мероприятий, неустанно следя за отправкой молодежи в страну «ЗЭКа». Меня лично вызвал один из тогдашних руководителей НТС – Байдалаков{108} для прохождения курса военной подготовки среди молодежи НТС. Лично я в НТС никогда не состоял и в курсе его работ не был. Большинство из моих учеников первого набора погибли при переходе границы через Днепр или через Польшу, о чем я узнал уже впоследствии и участвовать в подготовке молодежи отказался.

Советская разведка в эмиграционные круги проникла достаточно глубоко. Я не буду касаться работы Скоблина, Плевицкой и пр. в Западной Европе, а затрону лишь нашумевший процесс на Балканах – д-ра Линицкого, Дракина и компании. Линицкий являлся квалифицированным и, пожалуй, идейным советским агентом. Окончив университет в Югославии, имея своим родственником (дядей) довольно известного генерала Генштаба Линицкого{109}, он быстро и непринужденно втерся в эмигрантские круги Белграда. Сделавшись членом местного правления галлиполийцев, ярым «поклонником» РОВСа, включился в одну из ячеек конницы, если не ошибаюсь, в кадр 4-го гусарского Мариупольского полка{110}, стал близким интимным приятелем адъютанта начальника 4-го отдела РОВСа генерала Барбовича, ротмистра 10-го Ингерманландского полка Альбина Комаровского{111} и, наконец, активным членом Правления НТС.

Немного коснусь личности Комаровского. Я не считал его коммунистом, как многие офицеры это утверждали. Большевики просто его перехитрили. По некоторым данным, он имел от РОВСа задание дружить с Аиницким и выведывать у него все, что касается мероприятий Советов среди эмиграции. Аиницкий был женат на очень интересной дочери Дракина. Сам Дракин служил в Министерстве Путей Сообщения и в петлице своего пиджака всегда носил портрет покойного Короля Александра, что очень импонировало не только русским, но и сербам. Как будто внешне было все в порядке. Аиницкий и Комаровский каждый день встречались и подолгу разговаривали в канцелярии военного агента полковика Базаревича, которая служила и штабом генерала Барбовича, или в русской столовой Егорова, где обыкновенно обедал Комаровский, находившейся внизу в глубине двора против Королевского дворца на ул. Краля Милана.

Дракин очень умно устроил слежку за РОВСом. В Белграде на Таковской улице, № 50, занимая на 2-м этаже квартиру, он предоставил ее половину семье генерала Барбовича. Обе половины квартиры были соединены дверью. Все, что происходило у Барбовича, отлично было слышно в квартире Дракина.

К генералу Барбовичу приходили часто с докладами старшие начальники РОВСа. У него часто бывал очень почтенный и серьезный генерал Гернгросс{112}. Он был глухой, и, как все люди, лишившиеся слуха, возвышают голос, то же было и с ним. Супруги Дракины подсаживались к двери и выслушивали все то, о чем кричал Гернгросс, и записывали…

Между ними дамами Марией Дмитриевной Барбович и г-жой Дракиной поддерживались дружеские отношения. Все, что эта чета слышала в комнате Барбовича, передавалось Линицкому. Дракин, желая прикинуться, что он никаких деловых сношений с Линицким не имеет, просил меня не ставить Линицкого в известность о наших с ним разговорах ни в каком случае. После долгих разговоров я убедился, что между Дракиным и Линицким несомненно существует связь, которую отрицал Дракин, и что эти люди не заслуживают доверия.

Я обратил внимание на п. 5 анкеты, которую надо было пополнять каждому собирающемуся в «командировку» за железный занавес. Пункт 5 анкеты особенно напирал на сведения: какие родственники «командируемого» за «железный занавес» имеются и где они на территории СССР находятся? Говоря с Дракиным об этом 5-м пункте, я указал ему, что мне непонятно это требование немцев. Дракин на это ответил, что это категорическое требование немцев и без заполнения анкеты полностью вся структура отправки за «железный занавес» людей будет аннулирована.

Я не мог удовлетвориться этими ответами Дракина и в конце концов после резкого разговора с Дракиным, увидев политический шантаж, настойчиво потребовал вернуть мне анкеты, и тут же я разорвал их вместе с присланными фотографиями, бросив все в печку.

В соседней комнате восседала г-жа Дракина, слышала весь разговор, и, когда я вышел из их спальни, она мне заметила: «Успокойтесь, зачем ссориться?» Через месяц после этого «инцидента» Линицкий и Дракин были арестованы Югославянской полицией за шпионаж в пользу Советов и за глубокую коммунистическую пропаганду среди сербов. Повод к их аресту я подробно описывать не буду. Как то, так и другое в деталях в свое время было известно широкой русской эмиграции.

Могу только отметить, что в аресте Линицкого виноват он был сам. Известная работница НТС Мария Дмитриевна Пепескул (недавно выпущенная из Сремско-Митровацкой тюрьмы по приказу Тито в Югославии после 10-летнего в ней пребывания) сообщила о нем в полицию. Пепескул в обществе Комаровского и Линицкого была на каком-то русском вечере. Линицкий воспользовался ключом от ее комнаты, временно удалился с вечера и открыл ее комнату, перерыл какие-то бумаги, и это обнаружила Пепескул.

Рассматривая деятельность многих агентов, я должен упомянуть про одного провокатора, который погубил много национальной русской молодежи. Это господин, он же полковник Симин ский{113}, бывший одно время начальником политического отдела штаба генерала Врангеля в Крыму. Он, будучи в командировке, не вернулся в штаб Врангеля, и покойный генерал в своих воспоминаниях, изданных уже в эмиграции, об его преступном бегстве указал конкретно.

Прошли года. Наступил 1941 год. 22 июня 1941 года немцы врываются в советскую Россию, и в эти дни Симинский показывается в Белграде, вербует массу русской жертвенной молодежи, якобы для пропаганды против коммунизма и Сталина в тех районах, которые оккупированы и будут заняты германскими войсками.

Молодежь живо откликнулась на этот призыв, веря в его неподдельную искренность.