Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

свои угодья в настоящий оазис с местными кактусами, деревьями, бассейном со сверкающей синей водой, каменными внутренними двориками и громадными окнами, из которых открывались потрясающие виды на горы и раскинувшуюся внизу пустыню.

— Да, этот человек знает, как создать себе убежище! — восхитился Ренье, стоя с бокалом шампанского в руках на нижней террасе и озирая бесконечные просторы.

— Меня всегда поражало, каким огромным кажется небо в Калифорнии, — добавила Грейс. — А здесь это ощущается даже еще сильнее.

Безграничные возможности, куда ни кинешь взгляд. Она вспомнила разговор, состоявшийся у них с Джеем несколько дней назад. И с Дианой в недалеком прошлом. Сейчас, когда все взоры устремлены на новоявленную принцессу, кого заинтересует, если Грейс и Ренье расстанутся? Что бы за этим ни стояло. Вероятно, они просто разъедутся, не разводясь. Насколько это будет отличаться от существующего положения вещей? У каждого из них и без того своя жизнь. Не исключено, что спустя двадцать пять лет они даже отметят свой пятидесятилетний юбилей. Все зависит от Ренье, а она свое решение уже приняла. Странно было думать о конце своего брака в день, когда, по идее, следовало радоваться его долголетию, но эта годовщина давала ей ощущение какого-то насмешливого умиротворения. Грейс провела замужем довольно много времени. Никто не вправе упрекнуть ее в том, что она слишком рано выбросила белый флаг. И это было предметом ее гордости.

На вечеринку вместе с сотней других гостей прибыли Рита, Кэри, Ава, Джим, Кэти и пташка Джуди. Тут и там звучали тосты, смех, поздравления и возгласы удивления — но не столько тем, что их жизнь была сказкой, сколько числом прожитых лет: «Неужели действительно прошла уже четверть века? Какими же мы все были молодыми…»

Прежде чем уселись, кто-то — Грейс не поняла, кто именно, — попросил ее почитать стихи. Вскоре все начали скандировать: «Сти-хи, сти-хи!»

— Голосом Кларка Гейбла, — настаивал Фрэнк, и она мимолетно вспомнила, как много лет назад изображала Купа для него, Кларка и Авы.

— Ну, раз уж ты тут хозяин, — проговорила она с учтивым поклоном и положив руку на сердце. Потом подняла свой бокал и под гром аплодисментов пригубила шампанское. Кто-то принес табуретку, Грейс взобралась на нее, и наступила полнейшая тишина. Она начала, подбоченившись сжатыми в кулаки руками и выпятив грудь. Кто-то одобрительно заулюлюкал.

— Весь мир, — она сделала паузу для пущего эффекта, — театр…

Грейс полагала, что ей неплохо удается чуть гнусавый, мужественный выговор Кларка. Подбадриваемая аплодисментами и довольным свистом своей аудитории, она продолжила обращенный к старому герцогу монолог Жака из пьесы «Как вам это понравится», слегка импровизируя, потому что строка-другая выскочили у нее из головы:

— В нем женщины, мужчины, все — актеры;

У каждого есть вход и выход свой,

И человек один и тот же роли

Различные играет в пьесе, где

Семь действий есть. Сначала он ребенок…

Затем любовник он, вздыхающий как печка

Балладой жалостною в честь бровей

Возлюбленной своей…

Последний акт, кончающий собой

Столь полную и сложную исторью,

Есть новое младенчество — пора

Беззубая, безглазая, без вкуса,

Без памяти малейшей, без всего[36].

Она снова сделала паузу и добавила:

— Ну и конечно, есть еще самая известная фраза Гейбла: «Честно говоря, Скарлетт… — Тут Грейс замолчала, поднесла ладонь чашечкой к уху, а другой рукой дирижировала своей аудиторией, которая вместе с ней произнесла: — Мне наплевать!»[37]

Комната взорвалась аплодисментами, топотом, свистом и криками «бис!». Громче всех хлопал Ренье. Его лицо выражало восхищение, любовь и — неужели правда? — сожаление. Как будто он знал. Знал, от чего вынудил отказаться собственную жену.

И ничего не сделал.

Несколько утрированно поклонившись, Грейс протянула руку и проговорила:

— Всегда важно уйти вовремя, — и слезла с табуретки. Ее ноги слегка дрожали.

Альби поддержал мать, когда та оперлась на него, поцеловал ее в щеку и сказал:

— Это было великолепно, мама.

Она поцеловала его в ответ и прошептала:

— Спасибо, милый.

Довольно скоро все угомонились, и пришло время ужина. Когда было покончено с жареными овощами и перепелами, Ренье встал и постучал по бокалу с водой, привлекая общее внимание. В тот же миг все взгляды устремились на него.

Поблагодарив всех за то, что пришли, и отдельно Фрэнка с Барбарой за дружбу и радушный прием, он огляделся по сторонам и произнес:

— В этот день в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году… — Ренье замолчал, покачал головой и откашлялся. Когда он заговорил снова, было ясно, что его одолевают эмоции.

Грейс автоматически положила ладонь ему на руку и ободряюще улыбнулась. Она чувствовала радостное возбуждение, и ей, так же как и все остальным, было любопытно, что собирается сказать Ренье; ее удивило его волнение, которое она приписывала не столько четверти века любви, сколько внезапному осознанию того, чего им стоили все эти годы.

— В этот день в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, — снова проговорил он чуть поувереннее, — я женился на Грейс Келли. Все заголовки кричали, что талантливая американская актриса встретила своего принца, но, кажется, никто тогда не понял: истина в том, что я нашел свою принцессу. Свою княгиню. Это она разбудила меня своим поцелуем.

Он посмотрел на Грейс сверху вниз с восторженной улыбкой, приложив руку к сердцу, и некоторые гости начали тихонько сморкаться. Грейс улыбнулась в ответ, удивленная тем, что его слова могут обезоружить ее после стольких лет совместной жизни. Но ведь у него было время продумать эту речь, так же как двадцать шесть лет назад он продумывал свои письма.

— Пока я не женился на Грейс, я не был по-настоящему живым и по-настоящему собой, — продолжил Ренье, снова окидывая взглядом гостей в сверкающем свете свечей. — Потому что она пробудила самое лучшее и во мне, и в Монако. Наша страна расцвела от ее лучезарной улыбки, но еще важнее то, что трое наших прекрасных детей унаследовали ее ум, ее золотое сердце, ее самообладание и — да, дорогая, я должен это сказать — ее грацию… — Тут он сделал эффектную паузу, чтобы у гостей была возможность похихикать, но не глядя при этом на жену. Потом снова прочистил горло и произнес: — Поскольку в последние годы для тебя так много значит поэзия, я хочу закончить несколькими строчками Элизабет Баррет Браунинг. — Он перевел взгляд на Грейс и прочитал:

— Как. я люблю тебя? Позволь мне счесть