Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

Едва начав зарабатывать, он понял, почему так тяжела жизнь рабочих, а несколько позднее пришел к выводу, что необходима борьба. Такие слова, как труд, права, угнетение, империалисты, свобода, забастовка, были для него не просто терминами, их глубокое значение он познал на собственном долголетнем опыте рабочего активиста. На всю жизнь запомнил он борьбу рабочих-нефтяников, которая приобрела историческое значение, стачки, демонстрации, лозунги, которые скандировали мужчины и женщины. Его жизненный путь начался не с теории, а с практики, с извечной проблемы — борьбы за существование. Надо было добывать средства к жизни, заботиться о еде и жилье.

Встреча с Кхин Лей поначалу угнетала его. Любовь заставила сердце биться сильнее, но из-за бедности он вынужден был молчать и бездействовать, о самостоятельности и мечтать было нечего — своего жилья не было, жил он у дяди, в отведенном ему углу. Единственным местом, где он отдыхал душой, была молодежная организация. Спустя некоторое время он стал активным членом союза неквалифицированных рабочих. Профсоюзная работа отнимала у Ба Мауна уйму сил и времени, и он устроился мелким служащим в кооператив рыночных торговцев. Платили там мало, зато у него оставалось время для работы в профсоюзе рыночных торговцев. Один он мог бы с грехом пополам прожить на свое мизерное жалованье, но как прокормить будущую жену? Естественно, что думы о любимой девушке его не покидали. Ведь это была его первая любовь.

С волнением ждал он любимую у моста, где они обычно встречались. И когда перед ним появлялась Кхин Лей с ямочками на щеках, скромная и полная достоинства, он счастливо улыбался своей открытой улыбкой. Они беседовали о жизни, о требованиях рабочих, об их борьбе, а вот о сердечных делах говорить не решались.

Печальная, горькая и в то же время радостная и вдохновляющая история земли нефтяников оставила свой след в душах молодого поколения. Когда Ба Маун в письме объяснился Кхин Лей в любви, она скромно ответила: «Я все знаю». У них не было времени говорить о луне и о звездах, как это делалось в прошлом, или о машинах и о рынке, как это делается теперь, они соединили руки и души, как настоящие товарищи по борьбе.

Что может быть романтичного в любви незаметного клерка и работницы табачной фабрики! Но он был счастлив, когда видел перед собой смуглое личико и стройную фигурку Кхин Лей. Кхин Лей тоже гордилась любимым: он занимался литературой и политикой.

— Почему ты так поздно, отец? — Это его окликнул сын Аун Чо Моу.

Погруженный в воспоминания, Ба Маун не заметил как вошел во двор своего дома.

— А разве уже поздно? От луны светло будто днем, и я не торопясь шел с работы. Как малыш? Жар спал?

— Да. Ужинать будешь?

— Буду.

В дом ему идти не хотелось. Дул ветерок, приятно холодя тело, раскаленное дневным зноем. Он бы с наслаждением окатился сейчас водой, чтобы снять усталость, но хватит ли воды для питья? Тут же он вспомнил, что его давно мучит жажда.

— Аун Чо Моу, дай мне попить!

Они с Кхин Лей обычно называли сына полным именем. Имя это значило: славный, победитель, властитель. Но единственное, чем их сын пока отличился, была ранняя женитьба. Теперь у него уже было двое детей. «Трудно с вами, с молодежью», — часто говорил Ба Маун, но сын тотчас же его прерывал: «Только не рассказывай, ради бога, о прошлом, отец». В прежнее время молодой человек не осмелился бы прервать старшего, выслушал бы его с почтением, а у нынешней молодежи все по-другому.

Вообще теперь все другое. Даже вода. Прежде она была лучше на вкус.

Кхин Лей продолжала работать и после замужества. Жалованья Ба Мауну хватало лишь на чай в чайных, где он проводил время в политических спорах. Между тем Ба Маун стал замечать, что у Кхин Лей одна за другой исчезают золотые вещи, и она все время ходит в одной и той же юбке.

— У тебя больше нет юбок? — спросил он как-то жену.

— Больше нет. Но эта очень хорошая. И по качеству, и по цвету. Чем больше ее стираешь, тем она красивее.

— Ужин готов, отец. — Это сказала невестка.

Он неохотно прошел в дом. Там, как и во дворе, видно было небо. Потому он и назвал свой дом домом, из которого видны небо и звезды. Кхин Лей об этом так и не узнала. Она умерла три года назад, не то постаралась бы перекрыть крышу, которую вот уже четыре года не перекрывали.

Сказать, что ужин был чересчур скудным, нельзя. Стакан воды помог ему справиться с твердым, сухим рисом нгасейн[94]. Да и на закуску ему был подан его любимый толченый щавель, но невестка не умела приготовлять его так, как Кхин Лей. Не успел Ба Маун подняться из-за стола, как заплакал в колыбели ребенок. Не довелось Кхин Лей увидеть своего младшенького внука.

— А Ми Тэ где?

По вечерам Ба Маун любил разговаривать с внучкой. До чего же любознательная девчушка! Она буквально забрасывала деда вопросами. Иногда у него не хватало терпенья, и он отделывался поверхностными ответами. Тогда внучка бурно выражала свое недовольство. Беседы эти обычно затягивались до позднего вечера.

Когда врачи сказали, что Кхин Лей обречена, он забрал ее из рангунского госпиталя. Внучка в то время только начинала говорить. Он вспомнил, что было однажды вечером…

— Когда меня не станет, будешь разговаривать с внучкой, чтобы не было так тоскливо.

О смерти Кхин Лей говорила так спокойно, словно собиралась, ну, скажем, съездить в соседнюю деревню.

К нему подбежала внучка, но он видел перед собой только Кхин Лей.

В тот вечер он был особенно терпелив и подробно отвечал на все вопросы ребенка, хотя сосредоточиться ему стоило большого труда.

И еще он боялся ночи, когда все лягут спать, а он останется наедине со своими мыслями.

По утрам весь Мьейнигин просыпался, чтобы начать новый день. Просыпался и Ба Маун. Смотрел, еще лежа в постели, на небо, и поднимался.

По утрам он не занимался домашними делами. Невестка с детьми еще спала. Аун Чо Моу обычно уходил раньше отца, но случалось, что и позднее: если отец поручал ему разнести газеты. Ба Маун никогда не собирался стать журналистом, он мечтал быть писателем. Книги были теперь необходимы ему как воздух, чтение возвышало его, придавало смысл