Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед

север союзники близки к победе. Муссолини отправил Витторио с тайной миссией в Милан попросить кардинала Шустера обратиться от его имени к союзникам с целью добиться мирных переговоров, но Ватикан, куда была переправлена его просьба, ответил, что им сообщили, что единственный, интересующий американцев и британцев исход, – безоговорочная капитуляция. Когда Дон Панчино, в очередной раз приехав к Эдде, рассказал ей об усилиях Муссолини, отреагировала она уже без гнева и даже заинтересованно: «Так что, еще есть надежда? Он сможет спастись?»

Вернувшись на виллу Фельтринелли, Дон Панчино передал Муссолини ее слова, которые его, казалось, утешили. Но перед уходом священника Муссолини ему сказал: «Отец, давайте попрощаемся, я знаю, что буду убит». Дон Панчино призвал его подумать о душе. Муссолини улыбнулся и ничего не ответил. Он часами смотрел на тихое серое озеро, погруженный в свои мысли, на лице его были усталость и отчаяние. Озера, говорил он, это не море и не река, «в них есть предательство». Сестре Эдвидже Муссолини сказал: «Как у Гамлета “Дальше – тишина”[89]». Он уже какое-то время готов, сказал он, «войти в великую тишину».

Четырнадцатого апреля, выступая перед собравшимися герарками и немцами, Паволини изложил им план о последнем оплоте фашизма в долине Вальтеллина[90]. Через два дня на последнем заседании совета министров Муссолини сказал: «Где бы это ни произошло, фашизм должен пасть геройски». Но это была фантазия, время уходило. На вилле Фельтринелли Ракеле принялась паковать вещи. Бумаги и документы были уничтожены; герарки начали отправлять семьи за границу.

Девятнадцатого апреля, когда союзники вышли к Паданской равнине на берегу реки По, Муссолини вернулся в Милан встретиться с лидерами Сопротивления во дворце кардинала Шустера. Он предложил, что фашистская армия сложит оружие в обмен на гарантии безопасности для себя, своей семьи и старших герарков. Он не знал, правда, что в городе Казерта на юге, в 35 километрах от Неаполя, немецкие генералы вели свои переговоры о перемирии, на которых обергруппенфюрер СС генерал Вольф сказал Даллесу, что в вопросе капитуляции Муссолини «теперь не имеет никакого значения». Услышав об этом, дуче воскликнул: «Немцы ударили нам в спину… они всегда обращались с нами, как с рабами». Он мог оставаться в безопасности кардинальского дворца, откуда его в конечном счете передали бы союзникам, но он ринулся на озеро Комо. Витторио выдвинул план добраться на подводной лодке до Аргентины, где Перон[91] предоставит им убежище; секретарь Муссолини Луиджи Гатти рекомендовал взлететь на гидросамолете с озера и отправиться в Испанию. Кларетта предложила, чтобы ее и Муссолини, оставив Ракеле и детей, переправили на моторной лодке через озеро в Швейцарию, откуда они как-то доберутся до Австралии. Всем им Муссолини ответил: «Помочь мне не может никто». Ракеле он сказал, что живым союзникам не сдастся, они просто выставят его «на посмешище». 25 апреля он спокойно принимал посетителей и готовился выехать на север.

«Важно, – говорил Паволини трем тысячам вызванных им на Комо фашистам, – умереть достойно». Большинство из них, впрочем, умирать не хотели и предпочли улизнуть. В половине шестого утра 27 апреля длинная колонна из 28 автомобилей, грузовиков и бронетранспортеров поехала по западному берегу озера. В ней было 177 немцев и 174 итальянца, многие из них – жены и дети старших фашистов. В их числе был Муссолини, но не было Ракеле, Романо и Анны-Марии, которых несколькими днями раньше перевезли на соседнюю виллу. Но с ним были Елена Курти и Кларетта, в комбинезоне поверх костюма и пилотской кепке, и ее брат Марчелло. В какой-то момент Кларетта приняла Елену за очередную любовницу и закатила сцену. Перед отъездом Кларетта написала сестре: «Тот, кто любит, умирает. Я следую своей судьбе, а моя судьба – его судьба».

Вскоре их остановил партизанский блокпост. Немцев после переговоров пропустили и позволили им ехать в Германию. Итальянцев задержали. В деревне Донго Муссолини, одетого в большую, не по размеру, немецкую шинель и каску, опознали. Партизаны опасались, что дуче попытаются освободить, и на следующий день перевезли его в крестьянский дом у деревни Меццегра. Кларетта, в истерике и слезах, настояла, что поедет с ним. Есть несколько версий о том, кто именно отдал приказ о его казни: многочисленные конспирологические теории противоречат друг другу. Но, как бы то ни было, днем 28 апреля группа партизан под командованием человека по имени Валериа расстреляла Муссолини и Кларетту у ворот виллы на окраине Меццегры. Кларетта была в норковой шубе и туфлях на высоких каблуках. Говорили, что она пыталась прикрыть его своим телом.

Пятнадцать человек из ближайшего окружения Муссолини, в том числе Паволини, были казнены на главной площади Донго. Паволини в последний момент присоединился к колонне на своем автомобиле. Свое отношение к совершенному им предательству своего друга Чиано он унес в могилу. Марчелло, хоть и сумел вырваться и прыгнуть в озеро, был убит выстрелом в голову. В четыре утра 29 апреля 23 тела казненных были выгружены с грузовика на площади Лорето в Милане, где годом раньше убивали антифашистов. В мрачном и ужасном финале оплеванные и облитые мочой тела Муссолини и Кларетты были подвешены за ноги вниз головой с крыши гаража прямо на площади. Стараче, боготворивший Муссолини и пытавшийся превратить Италию в фашистскую казарму, был арестован неподалеку и расстрелян. Умирая, он отдал висящему трупу Муссолини фашистский салют. Фариначчи, пойманный партизанами при попытке добраться до швейцарской границы, пытался покончить с собой, но неудачно, и практически без сознания его притащили на казнь: в разорванной рубахе и в одном ботинке. Многие итальянцы были теперь переполнены ненавистью к фашистам.

Эдда услышала о смерти отца по радио. «Я стояла абсолютно неподвижно, не в состоянии пошевелиться, – вспоминала она об этом моменте. – За всю жизнь я ни разу не падала в обморок… но чувство у меня было такое, будто я окаменела. Я не могла ни пошевелить пальцем, ни моргнуть. Пришли врачи, дали мне успокоительное и уложили в постель». Несколько дней она не прикасалась к газетам, детям тоже ничего не сказала. Затем, не желая, чтобы о страшном конце «дедушки дуче» они услышали от других, она собрала их, как и после смерти Чиано, и рассказала им правду. «Убили еще одного члена моей семьи», – подумал Фабрицио.

Выбравшись, наконец, в соседнюю деревню, она не могла избежать газет с фотографиями жуткой сцены на площади Лорето. «Он и эта бедная женщина… и другие, – сказала она. – Как на бойне». Когда Дон Панчино начал рассказывать ей подробности о смерти отца, она