Эмиль Людвиг - Судьба короля Эдуарда

В октябре 1914 года принц не выдержал. Облачившись в солдатскую форму, он отправился на Уайтхолл и приказал доложить о себе Китченеру. Они были наедине — главнокомандующий британских армий, который, разбив войска Махди и отомстив за Гордона[11], стал кем-то вроде национального героя, и наследник британского престола; один — фельдмаршал, другой — простой солдат. Позднее Китченер рассказывал, как сильно он был растроган, вновь увидев «самые привлекательные черты короля Эдуарда… повторившиеся в юном принце Уэльском». Когда он сказал, что не может отпустить его на фронт, принц ответил:

— Если меня убьют — неважно! У меня четверо братьев.

Вместо того чтобы ужаснуться подобному предложению, что было естественно, Китченер возразил ему как истинный солдат:

— Будь я уверен, что вас убьют, не знаю, нашлись бы у меня веские причины вас удерживать. Лишь одного я не могу допустить — чтобы враг получил шанс взять вас в плен, и этот шанс будет реален до тех пор, пока наши позиции не будут укреплены.

Как писал о нем сэр Джордж Артур, Китченер полагал, что смерть в бою не повод для сожаления, а вот «попасть в плен, даже помимо собственной воли — позор для воина».

Но принц не сдался. Он заручился поддержкой одного из старых друзей своего деда и уговорил его вмешаться. Однако Китченер не давал своего согласия до тех пор, пока не была укреплена линия фронта, на чем он настаивал и раньше. Перед отправкой на фронт Эдуард нанес визит тому самому старому другу, после чего тот писал, что «заметно, как изменился принц со времен нашей последней встречи. В прошлый раз он почти плакал от огорчения при мысли, что ему так и не удастся добиться своего. Вчера же его лицо светилось радостью».

И вот мы видим фотографию: изящный молодой человек с крайне серьезным выражением лица шагает во главе роты гвардейских гренадеров, таща на спине все свое снаряжение. Выглядит он таким хрупким, что кажется, любой порыв ветра может сбить его с ног. Вид у него при этом крайне задумчивый.

«В действительности, я воевал очень мало», — признался он позднее. Но в многочисленных историях о его пребывании во Франции, которые были очень популярны при дворе и в народе, равно как и в официальных донесениях, а также в свидетельствах товарищей по службе неизменно повторялось, что принц и в качестве адъютанта генерала, и в гвардии всегда проявлял высочайшие человеческие и воинские качества. Несомненно и то, что пребывание принца Эдуарда в течение нескольких лет в войсках дало ему бесценное понимание жизни своего народа.

Те, кто руководили подготовкой принца к исполнению королевских обязанностей, заботились, конечно, о безопасности его особы, но при этом хотели дать ему и определенное политическое образование; Эдуарда послали в Египет, и он пересек Средиземное море, которое из-за немецких мин было совсем небезопасным; принц прибыл в Хартум, чтобы составить собственный доклад об обстановке вокруг Суэцкого канала и проанализировать его стратегическое значение. В Египте знакомство принца с памятниками истории ограничилось бросанием мяча для гольфа с пирамиды Хеопса. Эдуарда, как и его деда, прошлое не интересовало и поэтому ничему не могло научить; даже здесь, где все дышало древностью, он извлекал все свои уроки из настоящего и осмотру мумий фараонов предпочитал общение с живыми австралийскими солдатами.

Позднее Эдуард, прикомандированный к итальянской армии, сблизился с королем Италии, на которого был похож своей скромностью. Когда читаешь, что королева Мария через некоего офицера передает просьбу королю Виктору-Эммануилу не подвергать себя опасностям, а тот с благодарностью принимает эту просьбу и переадресовывает ее принцу Уэльскому, кажется, что монархи разыгрывают некий куртуазный комический спектакль. Соответственно звучит и фраза одного молодого офицера: «Они постоянно советовали друг другу не рисковать собой». А на следующий день после подобного обмена наставлениями принц в самолете, пилотируемом канадским авиатором, облетает австрийские позиции.

Германские военные сводки приписывали немецким принцам многочисленные геройские подвиги. Но те внешне незначительные эпизоды, которые сохранила для нас история, гораздо красноречивее свидетельствуют о свойствах характера принца Уэльского. Так, во время войсковой инспекционной поездки во Францию король Георг подъехал верхом на лошади к солдату и попросил показать ему какую-то машину; неожиданно солдат прокричал троекратное «ура» в честь своего короля, лошадь в испуге шарахнулась в сторону, и король оказался на земле. Принц Уэльский, сопровождавший в машине отца после этого инцидента, видел, что король становился все бледнее, но, по свидетельству офицеров, ничем не выдал своего беспокойства и вел себя безупречно как сын и как офицер. В другой раз в госпитале его не хотели вести в палаты, где лежали самые тяжелые раненые. Он настоял на том, чтобы его не ограждали от неприятного зрелища и коснулся губами щеки солдата, чье лицо было ужасно обезображено; с тех пор он относился к проблемам инвалидов с огромным сочувствием, что потом проявилось в действиях, социально значимых для общества.

Тогда же он поддерживал идеи «Ток-эйч», своеобразной религиозно-благотворительной лиги, выступавшей против ненависти и предрассудков. Она была организована и получила широкое распространение во время войны. Наверное, интересно услышать отзыв о принце, о том, как он вел себя на войне, одного из руководителей этого движения, тем более что мнение высказано отнюдь не придворным. Мистер Клейтон рассказывал мистеру Болито:

«Природные робость и сдержанность принца больше не мешали ему. В 1916 году исключительно благодаря личным качествам он снискал уважение солдат и офицеров на фронте и в тылу; он знал, что в его силах, что он может сделать, и делал это тактично, весело и всегда с завидной энергией. Веселый крепкий парень в кабачке, солдат, сгибающийся под тяжестью снаряжения на прифронтовой дороге, просто путник на шоссе или солдат, пишущий письмо домой, — с каждым он считал необходимым перекинуться хоть парой слов. И никогда слова эти не звучали натянуто или официально. Его талант собеседника был очевиден… При этом неформальность общения порождалась не просто непринужденностью обстановки, но его живым интересом к людям. Он всегда испытывал настоятельную потребность подметить какую-то деталь, систематизировать свои наблюдения, которые хранились потом в его поразительной памяти. Спустя месяцы и годы факты весьма неожиданно извлекались из этой кладовой, чтобы подтвердить какую-либо мысль принца».