Эмиль Людвиг - Судьба короля Эдуарда

В то утро самую большую тревогу у нас вызывало то, что мы потеряли из виду врага. В четыре часа утра показался старик-цеппелин, который наводил противника на наши позиции».

Рассказано вполне по-британски, без пафоса, с известной долей остроумия, с юмором, не забыты и достоинства боевых товарищей. Перед нами молодой английский офицер; во время этого единственного, несколько лет ожидаемого сражения он сидит в тесном металлическом отсеке под палубой, ничего не видит и почти не слышит шума боя. Собственно, он должен слышать только бесстрастные и четкие офицерские команды о наводке орудий и числе выстрелов. Артиллеристы лишь догадываются, что происходит за стенами орудийной башни, но каждую секунду невидимый враг может их уничтожить. Что хорошо всем известно, и именно это держит все сердца в мрачном напряжении. В конце концов Альберт не выдержал и вышел на палубу, чтобы не пропустить великое зрелище; по какому праву он это сделал, нам неизвестно. Мы лишь знаем, что когда немецкий снаряд упал совсем рядом, кто-то крикнул принцу: «Какого черта вы здесь делаете?» «Уже ухожу, сударь», — последовал ответ.

Благодарность за проявленное мужество в приказе по флоту могла бы лишь заставить принца Альберта покраснеть от стыда, ибо он вел себя точно так же, как тысячи других моряков; вероятно, не больше его тронули и награды, полученные из Петербурга и Рима. Но принц взял на память белый сигнальный флажок, которым в тот день подавали сигналы на борту его корабля, и флажок этот всегда стоял на его письменном столе. Историки королевского двора отметили, что с 1780 года, когда Вильгельм IV сражался простым матросом в Гибралтаре, ни один принц из британской королевской фамилии не участвовал в морском сражении. Наверное, как простому смертному, ему лестно было услышать ответ матроса, у которого спросили, как вел себя Альберт во время сражения: «Ну да, я помню, он, как обычно, выпил какао вместе с матросами и канонирами!».

Почти сразу после сражения принца снова стали терзать желудочные боли. Он вынужден был неделями лежать на спине в каюте госпитального судна, придерживаясь строгой диеты, и у него оставалось много времени для размышлений над превратностями судьбы, которая отводит от человека смертоносный снаряд, чтобы наградить его же болезнью желудка, приковывающей к постели. Затем Альберту удалось прослужить несколько месяцев на борту другого корабля. Наконец его старый друг и консультант доктор Грэг настоял на проведении нового медицинского обследования. Три вновь приглашенных врача признали ошибочным прежний диагноз своих коллег; они определили язву желудка, еще раз прооперировали больного, и тот пошел на поправку.

Но после этой операции на карьере моряка можно было поставить точку. Двадцатидвухлетний принц Альберт, здоровье которого в конце 1917 года медленно восстанавливалось, с горечью понимал, что установившийся уклад жизни, полюбившаяся ему профессия становятся для него прошлым, уходят в небытие. Романтика морской жизни, о которой он мечтал с детства, скрылась в тумане, как последний корабль, отправлявшийся в поход, но уже без него.

Когда разразилась война, старший брат Альберта, Эдуард, был в дурном расположении духа. Сначала все складывалось удачно: вот он, свежеиспеченный солдат с ранцем за плечами, готов к отправке на фронт вместе с другими солдатами. Но внезапно приказ задержал Эдуарда в Англии. Китченер, всесильный военный министр, не хотел, чтобы принц Уэльский рисковал жизнью, подвергаясь опасности как рядовой солдат.

Что мог чувствовать молодой английский аристократ — даже если бы он был вполне зауряден, — видя патриотический пыл и честолюбивые стремления цвета аристократической молодежи, видя, как в Оксфорде, в ближайшем его окружении, товарищи забрасывают книги и тетради, чтобы попасть на курсы вольноопределяющихся, посещать которые у него лично не было никакой нужды, так как уже два месяца он был солдатом. В Оксфорд начали прибывать первые раненые из Бельгии; они, безусловно, предпочитали не распространяться об ужасах войны. И менее всего они были склонны вступать в откровенные беседы с Эдуардом, представителем династии и близким родственником немецкого кронпринца, назначенного главнокомандующим силами вражеской коалиции!

Принц должен был здраво судить о том, что величайшим врагом нации на сегодняшний день является кузен его отца, а он сам и все эти принцы и короли — ветви одного и того же генеалогического древа. Парадокс состоял в том, что монархическая идея вряд ли могла служить основой патриотизма, потому что королевские семьи из четырех основных воюющих друг с другом государств и менее значительные монархи, поспешно вступившие в войну, — все они были связаны между собой узами родства! Все вдруг заговорили, что не следует бывать у англичан, в чьем роду есть немцы. Супруга премьер-министра миссис Асквит явилась к королю, чтобы посоветоваться с ним, не должна ли она порвать со своими друзьями немецкого происхождения; она хотела знать, как в таком случае поступил бы король. И получила достойный ответ:

— Я еще никогда не пробовал рвать с друзьями. К тому же я и сам немец!

Однако принц видел, как его страну захватывает всеобщее озлобление. Разве не должен был он верить, как истинный англичанин, в фантастические истории, что немецкие солдаты в Бельгии отрубают детям кисти рук? Разве не знал, что рентгеновские лучи, которые использовали во всех английских военных госпиталях, утратили имя своего немецкого создателя, переименованные в лучи X? Разве лорд Холдейн не лишился государственной должности за то, что некогда признал Германию своей духовной родиной? Если у вас была немецкая овчарка, в ваших интересах было переименовать ее в эльзасскую. Только капитаны военной промышленности сохраняли нейтралитет, и накапливали миллионы, невозмутимо продавая вооружение как своим, так и чужим.

Из уст своего отца принц Эдуард никогда не слышал германофильских речей; даже из Гейдельберга Георг вынес лишь раздражение тем обстоятельством, что вынужден был изучать там «их ужасный язык». И все-таки королю Георгу понадобилось три года, прошедших с начала войны, чтобы решить раз и навсегда избавиться от своих немецких предков, забыв всех ганноверцев, брауншвейгцев и веттингенцев, и именовать отныне свою династию Виндзорским королевским домом, а не Кобургской династией.

В октябре 1914 года принц не выдержал. Облачившись в солдатскую форму, он отправился на Уайтхолл и приказал доложить о себе Китченеру. Они были наедине — главнокомандующий британских армий, который, разбив войска Махди и отомстив за Гордона[11], стал кем-то вроде национального героя, и наследник британского престола; один — фельдмаршал, другой — простой солдат. Позднее Китченер рассказывал, как сильно он был растроган, вновь увидев «самые привлекательные черты короля Эдуарда… повторившиеся в юном принце Уэльском». Когда он сказал, что не может отпустить его на фронт, принц ответил: