Сталинград. Как состоялся триумф Красной Армии - Майкл К. Джонс

свидетелями воздушного боя. Он был очень коротким. Немец сбил все наши самолеты один за другим. Мы оказались полностью в его власти и стали беспомощно ждать, когда он откроет по нам огонь из пулеметов. Однако он несколько раз пролетел над нами на низкой высоте, затем помахал крыльями, как бы в насмешку желая нам здравствовать, и улетел. Вы не можете представить, как мы себя чувствовали. Мы ощущали себя настолько униженными, наши сердца наполнялись безнадежностью. Я помню, с каким потрясением я смотрел вслед удаляющемуся «мессеру» и думал: «Мы не можем так воевать!» – «Враг использовал каждый шанс, чтобы унизить отступающих солдат. Двоих из нас послали в разведку, – вспоминает Мережко. – Мы сели на лошадей и поехали по степи, высматривая немцев. Наконец мы нашли их – ровными рядами марширующую пехоту. Мы поскакали от них галопом так быстро, как только могли. Но вскоре в небе появилось два «Мессершмитта»: один стал кружить над нами, другой открыл по нам пулеметный огонь. Немцы могли без труда нас прикончить. Вместо этого они просто ради потехи гнали нас около тридцати минут. На полном скаку я, срывая голос, перекрикивался с товарищем, когда мы поворачивали наших коней то в одну, то в другую сторону, отчаянно пытаясь увернуться от пуль. Пулеметные очереди проходили все ближе и ближе к нам. Потом внезапно фашистам надоела их забава, и они улетели».

Другим очевидцем ужасного отступления был Виктор Некрасов, отразивший свои впечатления в повести «В окопах Сталинграда». Он рисует перед нами одурманивающую жару, палящее солнце, повсеместную пыль и всегда удручающую скорость немецкого наступления:

«Полк, вероятно, уже далеко, километров за семьдесят-восемьдесят. Если они эти два дня шли, то никак не меньше. Возможно, они где-нибудь встали в обороне или пробиваются через немцев. Местное население говорит, что «ранком в неділю проходили солдати. А у вечері пушки йшли». Должно быть, наши дивизионки. «Тільки годину постояли і далі подались. Такі заморені, невеселі солдати».

А где фронт? Спереди, сзади, справа, слева? Существует ли он?» Некрасов ярко передает всеобъемлющее чувство отчаяния:

«Бабы спрашивают, где же немцы и куда мы идем. Мы молча пьем холодное, из погреба, молоко и машем рукой на восток.

Туда… За Дон…

Я не могу смотреть на эти лица, на эти вопросительные, недоумевающие глаза».

В других местах произведения, воспроизводя фрагменты солдатских диалогов, Некрасов удивительно точно передает всеобщую подавленность:

«Куда нам с немцами воевать… Немцы от самого Берлина до Сталинграда на автомашинах доехали, а мы вот в пиджаках и спецовках в окопах лежим с трехлинейкой образца девяносто первого года».

«Перед Наполеоном мы тоже отступали до самой Москвы. Но тогда мы теряли только территорию, да и то это была узкая полоска. И Наполеон, кроме снегов и сожженных сел, ничего не приобрел. А сейчас? Украины и Кубани нет – нет хлеба. Донбасса нет – нет угля. Баку отрезан, Днепрострой разрушен, тысячи заводов в руках немцев».

«Мы будем воевать до последнего солдата. Русские всегда так воюют. Но шансов у нас все-таки мало. Нас может спасти только чудо» (курсив Майкла Джонса).

В столь безнадежное время из самых глубин сознания русских бойцов прорывалось слово «вера». Некрасов писал в своей повести: «Сейчас это единственное, что у нас есть, – вера».

Разговоры и внешний вид русской и немецкой армий вполне соответствовали состоянию противоборствующих сторон. Мережко отмечает: «Немцы были полны уверенности в себе, и это было объяснимо, ведь они успешно прошли путь от Харькова до Дона. Их лица были уверенными и целеустремленными. В летнюю жару они шли с засученными рукавами, в шортах и распевали свои песни».

Как вспоминает Мережко, отступающая русская армия смотрелась до ужаса контрастно. Казалось, что войска засыпают на ходу. Разрозненные группы бойцов проходили мимо него, в глазах каждого читалась пугающая оторванность от происходящего: «Они были совсем отчаявшимися людьми, истощенные, ошеломленные и неспособные ни на что реагировать. Мы понимали, что в такой ситуации от них не будет никакой пользы, и забирали их оружие».

Однако официальная пропагандистская риторика оставалась бравурной. Настойчиво цитировалось письмо из Красной Армии бойца Боголюбова: «Мы уверены, что враг потерпит жестокое поражение, как в битве под Москвой. Мы готовы умереть в правом бою. Мы не позволим врагу продвинуться больше ни на шаг». Недавно обнародованные отчеты НКВД отражают совсем другие настроения солдатской среды. 20 июля 1942 года полковой писарь Колесников высказался откровенно: «Немецкая армия гораздо хитрее и способнее нашей. Посмотрите на их оснащение. А что есть у нас? Несколько древних самолетов. Газеты говорят, что мы остановим немцев, но это не так. Наша печать врет нам».

Иван Чехов в письме к жене повторял те же мрачные прогнозы: «Мы предпринимаем попытки атаковать, но противник окружает нас. Они забрасывают парашютистов перед нашими позициями и начали бомбардировки, в ходе которых погибло множество солдат. Другие из нас утонули, стараясь перебраться через Дон. Те, кто остался жив, были взяты в плен. Но немцы убеждены, что на Волге нам придется еще тяжелее. Они обещают утопить в Волге нас всех. Моя дорогая Катя, мои дорогие дети, здесь очень сложно выжить. Такое чувство, что мы все приговорены к смерти. И спастись нельзя: мы все или утонем, или будем убиты, или попадем в плен к врагу. В Сталинграде будет страшная бойня».

«Это был период ужасной паники, – вспоминает Тамара Калмыкова. – Каждый был перепуган до безумия».

Сталинградская битва началась 17 июля 1942 года, когда части недавно сформированной 62-й армии встретились с противником на реке Чир, притоке Дона. Новоиспеченная армия была спешно сформирована из резервов несколькими днями ранее и направлена в область Дона на прикрытие центральной части русского фронта. Именно туда пришелся основной удар немецких войск. 62-й армии не хватало людей и вооружения, в ней не было согласованности, большинство солдат не имело боевого опыта. Это было слишком тяжелое крещение огнем.

С самого начала все стало складываться наихудшим образом. Новый командарм генерал-майор Колпакчи перераспределил свои силы и, пока солдаты и техника все еще выгружались из поездов в его тылу, направил пять дивизий в первую линию обороны и только одну – во вторую. Недоставало времени, чтобы вырыть надлежащую систему окопов: земля стала буквально каменной из-за страшной летней жары. Вскоре в небе появилась немецкая авиация. «Их «Юнкерс-87» под вой сирен разбомбил все вдребезги, – вспоминает Мережко. – Затем пошли в атаку немецкие танки и пехота».

Битва на Дону

В начале августа 1942 года немцы отбросили 62-ю армию к ее основной линии обороны на