Воспоминания о Николае Шмелеве - Коллектив авторов -- Биографии и мемуары

«шестидесятников», точкой отсчета для которого стал ХХ съезд КПСС в феврале 1956 г. Неудовлетворенность настоящим, острая критика прошлого сочеталась у нас с романтической идеализацией отдельных его черт в наивной надежде очистить их от поздних искажений, чтобы построить лучшее будущее.

У Коли Шмелёва эти типичные для молодежи того времени иллюзии дополнялись личными особенностями характера, которыми он отличался на протяжении всего его жизненного пути: поистине глобальным кругозором и в то же время глубокой привязанностью к корням русской национальной культуры.

Именно эти свойства характера определяли место Николая Шмелёва везде и всегда — в науке, литературе, политике, его отношения с друзьями и оппонентами. Спокойный, доброжелательный прагматик, склонный обычно искать и находить взаимоприемлемые решения спорных вопросов, Коля становился твердым и непримиримым, когда речь шла о близких его сердцу ценностях.

Так было во время перестройки с поистине исторической статьей «Авансы и долги» в «Новом мире», где он впервые назвал своими именами назревшие проблемы застойной советской экономики, скованной тисками административно-командной системы для неизбежного перехода к реалиям рынка.

Точно так же было и в ходе «шоковой терапии» 1990-х гг., чреватой крушением хозяйственных связей, разгулом спекулятивной стихии, обнищанием десятков миллионов людей. Николай решительно осудил внедрение любой ценой ультралиберальных рецептов, даже оправдавших себя в иных условиях, но несовместимых с российскими реалиями.

Рыночник среди государственников и государственник среди рыночников, либерал среди консерваторов и консерватор среди либералов — таков был нестандартный выбор Николая Шмелёва в периоды глубоких перемен, через которые прошла Россия за последние десятилетия ХХ и начало XXI в.

Жизнь подтвердила глубокую своевременность увлечения Николая Шмелёва идеей «поворота на восток» — активного освоения гигантских, но заброшенных пространств России от Урала до Приморья, к Азиатско-Тихоокеанскому региону, ставшему самым динамичным очагом глобализированной мировой экономики.

Николай глубоко и болезненно переживал негативные последствия коренной ломки интеллектуальной опоры страны — Российской академии наук. У меня нет сомнений в том, что именно эта тревога стала одной из главных причин его преждевременного ухода.

Близость взглядов с Колей, никогда не исключавшая острых споров, еще более подчеркивалась для меня нашим общим увлечением творчеством великого нидерландского художника Питера Брейгеля-старшего, репродукции картин которого украшали его кабинет. Его недаром называли «мужицким» — он знал крестьян своего времени, весело подшучивал над ними, но глубоко любил их. Таков был и Коля — русский интеллигент с народными, крестьянскими корнями.

Ю. И. Рубинский

Профессор

Руководитель Центра французских исследований

Института Европы РАН

Обыкновенный русский гений

Самое точное определение той роли, которую Николай Петрович Шмелёв сыграл в жизни страны и ее граждан, в том числе и в моей жизни, состоит в том, что он стал для всех нас лучом света в темном царстве, где погасли практически все остальные источники освещения. Воцарившаяся тьма казалась всесильной, потому что производила впечатление сплошной. Близорукие политики не реагировали на предупреждения и предостережения Николая Петровича, основанные на результатах его эпохальных исследований, а ослепленные сверканием собственного величия «киндер-сюрпризы» не внимали его практическим советам. Его голос звучал как бы в общероссийской пустыне. Но тем, кто «в живую» мог слышать высказывания Шмелёва, кто дал себе труд вдуматься в сформулированные им тезисы, кому посчастливилось общаться с ним на личном уровне, сказочно повезло в жизни. Не каждому дано встретить на своем жизненном пути обыкновенного русского гения, истинное место которого в истории страны смогут уяснить себе лишь грядущие поколения. Не удивительно, что с его уходом наш мир стал темнее и мрачнее.

Как известно, талантливый человек талантлив во всем. У ценителей искусства есть понятие — «человек эпохи Возрождения». Оно служит для характеристики людей разносторонних, не укладывающихся в привычные для всех рамки, добивающихся выдающихся достижений в далеко отстоящих друг от друга областях. Именно таким человеком и был Николай Петрович. Гигант экономической науки, глубоко проникающий в суть вещей философ, историк с широчайшим кругозором, блистательный публицист, одаренный писатель, замечательный оратор — таковы только некоторые грани его незаурядной личности. Он как бы шагнул к нам из сокровенных глубин всемирной истории: для сравнения с ним подходит только такой титан человеческого духа, как Леонардо да Винчи. И при этом не было у него ни следа высокомерия, заносчивости или барского снисхождения к окружающим, даже когда те не сразу поспевали за полетом его мысли.

Я безгранично благодарен судьбе за то, что наши с Николаем Петровичем пути пересеклись. Произошло это точно в соответствии с русской пословицей «не было бы счастья, да несчастье помогло». В начале лихих 90-х резко изменилась линия судьбы всех бывших граждан бывшего Советского Союза. Исключений практически не было, разнился лишь градус излома. Мне еще, можно сказать, повезло. Когда в 1992 г. я подал в отставку, оставив позади отданные дипломатической службе 36 лет (42 года, если считать время учебы в МГИМО МИД СССР), передо мной встала необходимость заново определиться с тем, что я могу и хочу делать в течение оставшейся части моей жизни. В этот момент меня выручило приглашение войти в число сотрудников созданного за четыре года до этого Института Европы РАН, с деятельностью которого я познакомился, еще работая в МИД.

Перспективу исследовательской деятельности в области отношений с Германией, где я провел 17 лет на различных дипломатических должностях, и — с учетом моего пятилетнего пребывания в Париже — с интегрированной Европой в целом я воспринял как награду за долготерпение. За время работы в министерстве я защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук, а также опубликовал три книги по истории международных отношений: о советско-германском дипломатическом противостоянии в 1933–1939 гг. (с использованием документов архива МИД СССР), о корнях франко-германского антагонизма и о событиях последнего года существования ГДР. В 1990–1992 гг., когда я занимал пост советника-посланника посольства СССР/РФ в Берлине, журнал «Международная жизнь» поместил на своих страницах серию моих аналитических статей о развитии ситуации в Центральной Европе. Одновременно я урывками продолжал подготовку докторской диссертации, тема которой («Место ФРГ в системе межгосударственных отношений в Европе») была утверждена в МГИМО еще до моей командировки в Берлин.

Упоминаю здесь обо всем этом только для того, чтобы было понятно, исходя из каких соображений руководство Института Европы РАН (где Николай Петрович был заместителем директора) пригласило меня в 1993 г. включиться в проводимую институтом работу по исследованию основ и условий строительства системы коллективной безопасности в Европе. Это вполне соответствовало моим желаниям и склонностям: ведь речь шла о путях создания той самой Большой Европы, которая только что была обещана нам Западом в