Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский

редким и строгим словом, ни одному человеку не веря, да и не нуждаясь в том совсем и только деньги, молча и сумрачно наживая». Парфен из рода людей одной страсти, загнанной внутрь, одной идеи, упрямой и гордой. Только страсть его изменила направление – обращена не на деньги, а на женщину. Но разве это человеческая любовь? Рогожину нужна власть, обладание, насыщение себялюбивой алчности. Он не уступит и не остановится перед препятствиями: его брачная ночь с Настасьей Филипповной кончится убийством. В царстве маммоны любовь становится ненавистью, соединение любящих – взаимным истреблением. Настасья Филипповна разгадывает тайну рогожинского дома. Она пишет Аглае: «У него дом мрачный, скучный и в нем тайны. Я уверена, что у него в ящике спрятана бритва, обмотанная шелком, как у того московского убийцы. Тот тоже жил с матерью в одном доме и перевязал бритву шелком, чтобы перерезать одно горло. Все время, когда я была у них в доме, мне все казалось, что где-нибудь под половицей, еще отцом его, может быть, спрятан мертвый и накрыт клеенкой, как и тот московский, и также обставлен кругом склянками с ждановской жидкостью, я даже показала бы вам угол…»

Отец Рогожина, может быть, никого не убивал, но мог убить. Страсть к наживе в сущности своей – убийственна. Настасья Филипповна вспоминает о преступлении Мазурина и предсказывает свою собственную гибель.

Действие романа устремлено к катастрофе. В первой сцене князь Мышкин и Рогожин случайно встречаются в вагоне и говорят о Настасье Филипповне; в последней сцене – они снова вместе и снова говорят о ней над ее трупом. От первой встречи до последней – громадный промежуток, все действие романа, занимающее около 600 страниц. Чем дальше отстоят друг от друга полюсы, тем сильнее и ослепительнее между ними электрический разряд. На протяжении всего романа напряжение растет неудержимо. Этим достигается единственный в мировой литературе эффект ночного бдения двух соперников над телом убитой.

Настроение тревожного ожидания создается приемом предвосхищения и предсказания. Князь Мышкин только что узнал о страсти Рогожина к Настасье Филипповне, а на вопрос Гани, женится ли тот на ней, отвечает уверенно: «Да, что же, жениться, я думаю, и завтра же можно; женился бы, а через неделю, пожалуй, и зарезал бы ее». Так же и Настасья Филипповна не сомневается, что Рогожин ее погубит; она предвидит даже обстановку своей смерти; наконец, и сам убийца постоянно предчувствует свой неизбежный поступок. И в этом смысле Рогожин – духовный брат Раскольникова: он тоже трагический герой, попавший во власть рока; он тоже борется с ним и гибнет в этой борьбе. В нем живет зловещее наследие предков, их демоническая страсть и одержимость. Он порожден лоном «темного мира» и служит тому «великому и грозному духу», о котором пророчествует Лебедев. Рогожин убивает потому, что «дьявол человекоубийца был искони». Преступление его объясняется в разных планах, социально-историческом, психологическом, нравственном. Но князь всю эту мотивацию сводит к одной причине – религиозной. У Рогожина в доме висит копия гольбейновского «Распятия»; он говорит князю, что любит на нее смотреть. «На эту картину! – вскричал вдруг князь, под впечатлением внезапной мысли. – На эту картину, да от этой картины у иного еще вера может пропасть!» «Пропадает и то», – неожиданно подтвердил вдруг Рогожин. Мысль о крестовом брате преследует князя в его полубредовом блуждании по улицам. Он думает: «Рогожин не одна только страстная душа; это все-таки боец; он хочет силой воротить свою потерянную веру. Ему она до мучения теперь нужна». И эти слова дорисовывают трагический образ «бойца». Рогожин потерял веру, и рок ведет его к человекоубийству: он сопротивляется: хочет верить и не может. Убийца не только палач, но и жертва: он сгорает на собственном огне. Бог и дьявол борются за его душу; меняясь крестами с князем, он замахивается на него ножом; уступая ему Настасью Филипповну, убивает ее.

С Рогожиным мистически связан один из членов «компании» Бурдовского, семнадцатилетний юноша Ипполит Терентьев. Он в последнем градусе чахотки, и жить ему остается две-три недели. На даче у князя в Павловске, перед большим обществом, Ипполит читает свою исповедь: «Мое необходимое объяснение» с эпиграфом: «Après moi le déluge»[60]. Эта самостоятельная повесть, по своей форме, непосредственно примыкает к «Запискам из подполья». Ипполит, тоже подпольный человек, заперся в своем углу, отделился от семьи, товарищей и погрузился в созерцание грязной кирпичной стены противоположного дома. «Мейерова стена» закрыла от него весь мир. Он много передумал, изучая пятна на ней.

И вот, перед смертью, ему хочется рассказать людям о своих мыслях. Ипполит не атеист, но вера его не христианская, а философская. Он представляет себе божество в виде мирового разума Гегеля, строящего «всеобщую гармонию в целом» на гибели миллионов живых существ; он допускает провидение, но бесчеловечных законов его не понимает, а потому и заканчивает: «Нет, уже лучше оставим религию». И он прав: разумный деизм философов заботится о всеобщей гармонии и совершенно не интересуется частными случаями. Какое ему дело до смерти чахоточного подростка? Неужели Мировой Разум станет нарушать свои законы ради какой-то ничтожной мухи? Такого Бога Ипполит не может ни понять, ни принять и «оставляет религию». О вере в Христа он и не упоминает: человеку нового поколения божественность Спасителя и Его воскресение кажутся давно пережитыми предрассудками. И вот он остается один среди опустошенного мира, над которым царит равнодушный и беспощадный творец «законов природы» и «железной необходимости». Достоевский берет в самом чистом виде и в самой обостренной форме дехристианизированное сознание культурного человека XIX в. Ипполит – молод, правдив, страстен и откровенен. Он не боится ни приличий, ни лицемерных условностей, он хочет говорить правду. Это – правда приговоренного к смертной казни. Если ему возразят, что его случай особый, у него чахотка и он должен скоро умереть, он возразит, что сроки тут безразличны и что все находятся в его положении. Если Христос не воскрес и смерть не побеждена, – все живущие, точно так же, как и он, приговорены к смерти. Смерть – единственный царь и владыка на земле, смерть – разгадка тайны мира. Рогожин, смотря на картину Гольбейна, потерял веру; Ипполит был у Рогожина и тоже видел эту картину. И смерть предстала перед ним во всем своем мистическом ужасе. Спаситель, снятый со креста, изображен трупом: глядя на тело, уже тронутое тлением, нельзя поверить в его воскресение. Ипполит пишет:

«Тут невольно приходит понятие, что если так ужасна смерть и так сильны законы ее, то как же одолеть их? Как одолеть их,