Из пережитого - Юрий Кириллович Толстой

точку, то субъективная концепция относит к риску лишь осознанное допущение указанных последствий. В. А. Мусин был сторонником объективной концепции. В обоснование своего подхода к риску В. А. Мусин приводит такой аргумент: если лицо осознает противоправный характер своих действий и их последствий, то выделение риска в качестве самостоятельной категории наряду с виной утрачивает смысл. Если же вредоносные последствия возникли в результате обстоятельств, на которые действия субъекта не могли повлиять, то правовые последствия вообще не будут зависеть от того, охватывался ли такой результат предвидением субъекта. Вот почему риск, трактуемый с позиции субъективной концепции, утрачивает самостоятельное содержание. В итоге предпочтения заслуживает трактовка риска как возможности возникновения убытков. По существу В. А. Мусин близок здесь к позиции В. К. Райхера, который понимал под риском степень вероятности наступления страхового случая, хотя и не называет Райхера в числе сторонников ни объективной, ни субъективной концепции риска. В то же время В. А. Мусин признает полисемантичность концепции риска. Риск может быть как оправдан, так и не оправдан. При этом риск при определенных обстоятельствах может признаваться оправданным и тогда, когда вредоносные последствия не удалось ни предотвратить, ни минимизировать.

Полемика о том, какое содержание следует вкладывать в понятие риска, не утратила актуальности и по сию пору, особенно в связи с тем, что п. 3 ст. 401 ГК РФ установил по обязательствам при осуществлении предпринимательской деятельности повышенную ответственность не только на началах вины, но и на началах риска, т. е. и за случай. На какую же концепцию льет воду ответственность на началах риска – на объективную или субъективную? Поскольку от ответственности по указанным обязательствам освобождают лишь такие обстоятельства, которые относятся к непреодолимой силе, причем далее приведен примерный перечень обстоятельств, которые к ней не относятся и, следовательно, не освобождают от ответственности, то может быть сделан вывод, что законодателем воспринята объективная концепция риска.

Вторая проблема, которая привлекла внимание В. А. Мусина, – что следует понимать под страховой охраной и ее предметом. Вслед за В. К. Райхером под страховой охраной В. А. Мусин понимает несение страховщиком риска убытков и, соответственно, их возмещение в случае, если возможность наступления риска реализуется.

Наиболее спорен вопрос о предмете страховой охраны. Одни ученые считают предметом страховой охраны самое имущество, другие – интерес, связанный с имуществом и понимаемый как оборотная сторона имущества. Обе концепции представлены именами ученых, которые говорят сами за себя: сторонником первой был В. К. Райхер, второй – В. И. Серебровский. В. А. Мусин примкнул ко второй концепции, выдвинув в ее обоснование ряд новых аргументов.

На первый взгляд, эти концепции далеко отстоят друг от друга: одна из них считает предметом страховой охраны имущество, а другая – интерес. Однако, если внимательно в них вглядеться, то окажется, что общего между ними гораздо больше, чем различий. Одна из них (назовем ее концепция Райхера) напрямую, без каких-либо посредствующих звеньев признает предметом страховой охраны в имущественном страховании – имущество, а в личном страховании – личные нематериальные блага, другая (концепция Серебровского) – интерес. В. А. Мусин интерпретировал интерес в виде наличного права, ожидаемого права и эвентуальной нежелательной обязанности, которые воплощены в правах и обязанностях субъектов страхового обязательства – страхователя и страховщика. В свою очередь эти права и обязанности имеют в качестве своего объекта в имущественном страховании имущество, а в личном – личные нематериальные блага. В конечном счете в обеих концепциях в качестве предмета страховой охраны выступают имущество и личные нематериальные блага. Но в концепции Райхера это происходит напрямую, а в концепции Серебровского – Мусина через ряд посредствующих звеньев, которые, с моей точки зрения, излишни.

Разработка той или иной теоретической конструкции оправдана лишь тогда, когда она может быть использована в качестве рабочего инструментария, содействующего решению стоящих перед исследователем задач. А если она этой роли не исполняет и лишь затрудняет достижение указанных задач, то нужно от нее отказаться.

Таким образом, в споре о том, какой из этих двух концепций отдать предпочтение, мне импонирует подход Райхера уже потому, что он значительно проще и легко может быть усвоен на рынке оказания страховых услуг.

При всех обстоятельствах в триаде, предложенной В. А. Мусиным (наличное право, ожидаемое право и эвентуальная нежелательная обязанность), указание на нежелательность обязанности излишне, поскольку, строго говоря, всякая обязанность нежелательна.

И, наконец, о предложенной Мусиным теории суброгации как специфической разновидности сингулярного правопреемства. Здесь я, mutatis mutandis, на стороне Мусина, позиция которого по крайней мере применительно к советскому периоду развития отечественной цивилистической мысли, является пионерской.

Она сводится к тому, что нужно проводить четкое разграничение регресса и суброгации. Без прямого иска нет и регрессного, т. е. обратного иска. Покажем это на примерах, относящихся к ответственности за эвикцию и к страхованию.

При ответственности за эвикцию (ст. 460–462 ГК) покупатель, у которого отобрана вещь, выступает в двух ипостасях: по прямому иску третьего лица об отобрании вещи в качестве ответчика, а по регрессному иску к продавцу – в качестве истца. При суброгации же (ст. 965 ГК) имеет место переход к страховщику прав страхователя на возмещение убытков. Поясним это на конкретном примере. Третье лицо причинило имуществу вред. Наступил страховой случай. Страхователь получил от страховщика возмещение убытков, полностью или в части. Страховщик имеет право при наличии к тому оснований требовать от лица, причинившего вред, возмещения суммы, выплаченной страховщиком страхователю. В свою очередь, страхователь имеет право требовать от причинителя вреда его возмещения в той части, в какой он не был возмещен ему страховщиком. Ни один из этих исков не является регрессным: ни иск страхователя к страховщику, если последний не выплатил страховое возмещение добровольно; ни иск страховщика к причинителю вреда о взыскании суммы, выплаченной страхователю; ни иск страхователя к причинителю вреда о взыскании убытков, не покрытых страховым возмещением.

Позиция, которую отстаивал В. А. Мусин, получила поддержку законодателя – в ст. 965 ГК РФ. При этом Мусин отмечает, что суброгация как специфический вид сингулярного правопреемства имеет место не только в страховании, но и в иных правоотношениях[83].

В начале заметок обещал, что не буду наводить на такую широкомасштабную личность, как В. А. Мусин, хрестоматийный глянец. Пожалуй, это наиболее трудоемкая часть заметок, к написанию которой нужно подойти особенно бережно.

То, что Мусин – крупный ученый, не вызывает сомнений…

Что же касается личностных качеств Мусина, то по своей природе он был склонен к компромиссам. В одних случаях компромисс оправдан, в других – не вполне, а то и вовсе не оправдан. К себе как к