Королева скандала - Джилл Пол

— Сколько мне осталось? — спросила она у сэра Ланселота, когда он пришел проведать ее.

— Господи, дела не так плохи, — заверил он ее. — Мы удалили все, что могли, и теперь, как только вы оправитесь от операции, начнем курс радиотерапии. Это лечение хорошо помогает всё почистить и убрать оставшиеся раковые клетки. Будете приезжать в больницу каждый день в течение фех недель, а сама процедура занимает всего час. Настройтесь на лучшее, миссис Симпсон. Смотрите в будущее.

Радиотерапия была ужасна, будто кожу жгли огнем, и на груди оставались страшные красные ожоги, не дававшие Мэри спать по ночам. Она сразу прониклась сочувствием ко всем своим пациентам, поступавшим на станцию первой помощи с ожогами, к их стенаниям и сочащимся ранам. Как им удавалось быть такими терпеливыми?

— Как только я закончу курс радиотерапии, я хочу поехать к Уислбинки, — умоляла она Эрнеста. — Ты можешь переправить меня в Америку?

Эрнест сомневался:

— Это будет рискованно. Атлантика патрулируется немецкими подводными лодками, поэтому пассажирские перевозки остановлены.

— Я должна увидеть своего мальчика, — твердо сказала она. — Ты найдешь способ, я знаю.

Эрнест наводил справки в Адмиралтействе, но безуспешно, а Мэри день ото дня становилась всё слабее. К июню она уже почти не могла ходить из-за одышки. Большую часть времени она проводила лежа на кушетке в гостиной, писала письма сестрам и составляла завещание. Она рассказывала о своей болезни далеко не всем подругам, потому что ей не хотелось никого смущать и заставлять мучительно подыскивать сочувственные банальности. С Эрнестом ее состояние они тоже почти не обсуждали. Только исключительно практические вопросы: например, о найме постоянной сиделки, которая будет жить в доме. Мэри старалась поддерживать жизнерадостный настрой, но ее тоска по Уислбинки с каждым днем становилась сильнее, пока не дошло до того, что она не могла думать больше ни о чем другом.

Был конец июня. Войска Гитлера только что вторглись в СССР. В один из дней Эрнест пришел с работы с известием.

— Как ты смотришь на авиаперелет? — спросил он. — Уинстон Черчилль слышал о нашей беде и предложил тебе место на борту гражданского самолета до Нью-Йорка с обратным рейсом через четыре недели.

У Мэри все внутри перевернулось. Однажды она побывала на борту самолета с Жаком, и ей было очень дурно, но она была рада любой возможности увидеть сына.

— Он очень добр, но с чего бы Уинстону Черчиллю беспокоиться обо мне? — спросила она. — Он, должно быть, сейчас очень занят.

Эрнест откашлялся.

— Я думаю, что мое поведение во время развода с Уоллис расценивается как благородное, и правительство в долгу передо мной. Я бы хотел полететь вместе с тобой, но это невозможно. — Вид Эрнеста говорил о том, что он убит горем. — Ты ведь вернешься, правда?

— О Эрнест! Ну конечно я вернусь. Как ты мог засомневаться в этом? — Она схватила его за руку, потянула к себе, чтобы он присел и оказался на одном уровне с ней, и нежно его поцеловала.

Глава 69

Нью-Йорк. Июль 1941 года

Мэри не верилось, что сын успел так сильно вырасти всего за год с небольшим. В сентябре ему должно было исполниться два, но ей казалось, что он выглядит уже на все три или даже четыре. Он бежал по холлу отеля, а Мэри сидела там в кресле на колесах, на котором ее возила сиделка. Мальчик подбежал к ней и в страхе остановился.

— Это твоя мама, — сказала мальчику няня, сажая его к Мэри на колени.

Мэри прижала его к себе, зарылась лицом в его, светлые кудряшки, а потом отстранила от себя, чтобы рассмотреть. Он стал еще больше похож на Эрнеста.

Круглое личико и серьезные карие глаза. Мальчик коснулся лица матери своей еще по-детски пухлой ручкой, потом заметил жемчужную серьгу и потянул за нее.

— Ивет, мама, — произнес он. Это был один из самых ценных моментов в жизни Мэри.

— Ты уже такой большой мальчик, сказала она. — Я больше не могу называть тебя Уислбинки. Я буду звать тебя Генри.

Именовать его Эрнестом у нее не поворачивался язык. Так звали ее мужа.

Они остановились в просторном номере отеля «Уолдорф» в Нью-Йорке. Мэри проконсультировалась у врача, которого ей порекомендовала Рене Дюпон, — красивого мужчины тридцати с небольшим лет. Его звали доктор Хофстид, и он занимался исследованиями рака. Изучив историю ее болезни, он предложил ей принимать новое лекарство из абрикосовых косточек, которое, по его словам, было эффективно в борьбе против ее формы рака. Он предупредил, что препарат отвратителен на вкус, но Мэри с радостью согласилась попробовать новый подход к лечению. Когда врач протянул ей выписанный рецепт, она оптимистично назвала препарат «своими счастливыми таблетками».

Мэри с сыном съездили в Массачусетс к Баки и провели там славную неделю, восполняя упущенное время. Мэри сидела на крыльце и смотрела, как Генри резвится в саду. Он был бесконечно весел, и ему были интересны каждый камушек или травинка. Мэри держала рядом с собой миску, в которую ее рвало. Она опорожняла желудок незаметно, чтобы маленький сын ничего не заметил.

— Баки, тебе не кажется, что он самый смышленый ребенок на свете? — проворковала она.

— Конечно, он сладкий, как пирожок, — согласи — лась сестра. — И такой довольный маленький человечек, несмотря на всякие напасти в жизни. Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась здесь, а не уезжа — ла опять туда, где война. Лондонские бомбежки — это так страшно!

Мэри улыбнулась:

— Ты удавилась бы, если бы увидела, какой у нас, лондонцев, хороший настрой. Британцы будут сражаться до последнего. И я тоже настроена бодро. Ведь когда у тебя есть такой хороший муж, как у меня, жизнь не может не радовать.

— Если бы не твоя болезнь… — На лице Баки появилась гримаса. — Когда я вспоминаю бедную маму, просто не могу не переживать.

— С тех пор медицина шагнула вперед. Когда мама болела, еще не было моих «счастливых таблеток», и я верю в доктора Хофстеда. Он молодчина, и очень приятной наружности. — Мэри подмигнула сестре.

В Нью-Йорке она снова побывала на приеме у доктора Хофстеда, который был очень доволен тем, что она так быстро начала принимать препарат. Еще Мэри съездила к Рене Дюпон, а потом к Жаку и его новой жене — гораздо моложе него. А все остальное время она провела