Евгений Шварц - Михаил Михайлович Кунин

вскоре репетиции «Двух кленов» в постановке режиссера Павла Вейсбрема, под руководством которого Шварц работал еще в ростовской «Театральной мастерской», начались и в Ленинграде. После финального «комнатного прогона» спектакля 16 октября 1954 года он обсуждался на худсовете ТЮЗа. На этот раз Шварц не увидел никакой натянутости. «Все прошло в той драгоценной и редкой обстановке доверия, – записал он, – которая и помогает актерам творить чудеса. А мне начинает в эти редкие часы казаться, что мы не напрасно живем возле этой громоздкой, неоправданно самодовольной махины. Возле театра…»

Премьера спектакля состоялась в ленинградском ТЮЗе 5 ноября 1954 года. «Тема произведения, – писала об этой постановке Наталия Сац, – всепобеждающая сила материнской любви – нужнейшая, особенно в детском театре. Роль матери правдиво играет Н. Кудрявцева. Веришь ее материнской нежности, веришь ее мужественности и находчивости в борьбе за своих детей. Тонко, с полной самоотдачей воплощает образ Котофея Ивановича А. Охитина… Очень интересен в роли Бабы-Яги артист Н. Карамышев. С заразительным юмором рисует он образ жеманной и жестокой Яги-себялюбицы. Радует интересной выдумкой режиссер П. Вейсбрем»[97]. На этот раз успех был очевиден.

Сценарий «Царя Водокрута» в этот период также был полностью переработан автором. «Нескладная пьеса, – записал Шварц свои впечатления после нового осмысления этого произведения. – И еще более нескладный сценарий. Я со страхом прочел его, когда Роу добился через восемь лет его постановки. И построил, наконец. Очевидно, для меня единственный способ строить – это забыть плохо построенную, но до конца не забытую вещь. В том случае, если я не угадал постройку сразу…» И он снова начал работу над пьесой. «В наших возможностях единый ответ на критику, – говорил Шварц молодому драматургу Евгению Калмановскому, – написать следующее сочинение лучше предыдущего». Критиком своей прежней работы в данному случае выступил сам Евгений Львович. И вот 14 августа 1954 года студия предложила ему перезаключить договор на «Водокрута», сформулировав ряд собственных пожеланий к новому сценарию. В частности, Шварцу указали на то, что образ солдата должен стать более действенным – так, чтобы в подводном царстве за него не выполняла всю работу русалочка, и у зрителя оставалось такое впечатление, что солдат мог бы и без посторонней помощи спасти Марью-искусницу. Кроме того, студия попросила автора пересмотреть диалоги по всему сценарию, «освободив их от излишней речевой стилизации <…> и придать им больше простого народного юмора».

Евгений Львович сделал всё от него зависящее и 28 августа 1954 года записал в тетради: «Сегодня кончил переделку сценария для Роу. Сдав сценарий, вышел на улицу с чувством свободы и почти счастья. Шел по своему привычному отрезку канала Грибоедова и думал, как передать разнообразие пути…»

Однако придирки со стороны киностудии продолжались, и путь обновленного сценария к экрану занял еще несколько лет. В марте 1957 года, на очередном худсовете Союздетфильма при обсуждении двух сценариев Шварца для детского кино директор студии заявил: «Мы не можем пустить Роу с “Марьей искусницей”. И технически это трудно, и тематически она не убеждает. А классическую сказку “Кот в сапогах” надо было заказать хорошему автору, и через несколько времени Роу сможет приступить к работе». В качестве «хорошего автора» для «Новых похождений Кота в сапогах» был выбран Сергей Михалков, а фильм «Марья-искусница» по значительно переработанной Шварцем пьесе «Сказка о храбром солдате» был поставлен Александром Роу только в 1959 году, когда Евгения Львовича, так и не признанного Союздетфильмом достаточно «хорошим» автором, уже не было в живых. Картина, вышедшая на экраны лишь в марте 1960-го, получила благожелательные отзывы прессы и до сих пор остается классикой нашего детского кино.

* * *

В декабре 1954 года, после двадцатилетнего перерыва, состоялся Второй Всесоюзный съезд советских писателей. При подготовке к нему Шварцу было поручено сделать доклад о положении детской литературы на отчетно-выборном собрании ленинградского отделения союза. «Я столько раз уклонялся от всяких выступлений, – писал по этому поводу Шварц, – что надо признаться, делал это не без интереса, преодолевая, правда, самое для меня страшное – полуобморочное состояние от мысли, что надо сесть и работать. Как всегда, ринулся я, как в воду, когда остались считанные часы, к столу. И успел… Товарищи мои несколько удивились, – похвалили за необычность формы. И даже предложили сделать из него (доклада) статью для “Звезды”. И я пришел в состояние покоя, блаженного покоя…»

Со своим докладом Шварц выступил 7 декабря в Таврическом дворце. Он говорил о том, что становление детской литературы происходило в 1920-е годы под руководством Маршака и Житкова и о том, как создавался в Ленинграде первый журнал для детей «Воробей». Евгений Львович напомнил, что в этой редакции каждый автор, пришедший в детскую литературу, с первых шагов встречал требование: «Работай вовсю!», что никакой скидки на читательский возраст не полагалось. «Кто-то определил в те дни: детский писатель – как детский врач, – говорил Шварц. – Нелепо утверждать, что детский врач может учиться меньше, раз пациент у него маленький. Начинающему писателю объясняли: ты обязан писать отлично именно потому, что детский читатель поглощает книги жадно, не всегда разбираясь в качестве. Ты не смеешь пользоваться этим его свойством!». Еще писатель сказал, что, по его убеждению, задачи детской литературы остались прежними, но хороших книг для детей за прошедшее время вышло немного. «А ведь когда-то, – напомнил он, – Ленинград считался в этой области передовым, разведчиком, застрельщиком. Вспомните первые книжки-картинки Маршака и Лебедева, книжки Корнея Чуковского…»

Как отмечал Шварц, его доклад понравился, но вызвал слишком много разговоров. На него обиделся Дмитрий Чевычелов, бывший в то время директором ленинградского Детгиза, а также те, кто был раздражен успехом этого выступления. «Словом, я неосторожным движением привел в действие ядоперегонную конструкцию, – писал Евгений Львович. – А это мне вовсе не по характеру. Я хочу одного: “оставьте меня в покое”. А здоровое желание: “дайте додраться” – к сожалению, никогда не было мне свойственно… И среди этого комплекса на первом месте брезгливость к самому себе: как может пугать меня перешептывание и суета за моей спиной…» Тем не менее по результатам доклада на собрании ленинградского отделения СП Шварцу было выдано удостоверение делегата съезда с правом решающего голоса.

«Второй Съезд писателей открылся 15 декабря в Большом Кремлевском дворце, – вспоминал Корней Чуковский. – Я сел рядом с Евгением Шварцем, который тут же написал мне в Чукоккалу: “Филиал Чукоккалы № 14. / Во Дворце 15 декабря. / Не всякий Швец попадает во дворец. / Е. Шварц, б. секретарь К. Чуковского”».

Начало съезда Шварц описал с обычным юмором: «Огромный зал. Ровно в четыре появляется Костя Федин, седой, строгий, стройный. Он ведет под ручку Ольгу Дмитриевну Форш. Она медлительно спускается по проходу к столу президиума. И не успевает она стать на свое