Александр Куланов - Роман Ким

В 1962 и 1963 годах Роман Николаевич побывал в Финляндии, но ожидаемого произведения на тему, например, советско-финляндской войны не последовало. Вместо этого в журнале «Октябрь» осенью 1963 года выходит так называемая повесть-памфлет «Кто украл Пуннакана?». Сюжет столь же необычен, как и название: в американском городке внезапно исчезает живший там гофмаршал тайского короля (!). Литературный агент выступает в роли частного сыщика и в конце концов находит Пуннакана, который оказывается мошенником, нашедшим «золотую жилу» в лице некоего исследовательского института, ведущего разработки приемов идеологической войны против СССР (о России вообще в повести много). Повесть названа памфлетом, потому что прямо транслирует мысли и идеи автора, не раз выступавшего с ними на лекциях и семинарах для писателей и критиков. Один из героев говорит: «Я думаю о продукции писак типа Флеминга и Ааронза. Их описания злодеяний красных шпионов организованно проталкиваются на книжные рынки Европы, Латинской Америки, Азии, Ближнего и Среднего Востока, Африки. И миллионы читателей всех возрастов зачитываются этими книжками. Они написаны так, что от них трудно оторваться… Шпионский детектив — очень действенное оружие в психологической войне. Мне непонятно одно: почему советские детективные писатели не отвечают Флемингу и его коллегам? Почему уступают без боя книжные рынки зарубежных стран?» И вот ключевое: «Ведь советским авторам не нужно придумывать похождений вымышленных шпионов!..»

Ким, как и обещал в авторской заявке, «на основании материалов, собранных в Америке», описывает «кухню психологической войны, ведущейся против нас лагерем империалистов». Некоторые места из «Пуннакана» напрямую прокладывают дорожку к следующей его книге, пожалуй, самой сложной для восприятия: «Школа призраков» — книге о ниндзюцу.

Один из героев «Пуннакана», строя планы противодействия мировой коммунистической экспансии, разрабатывает обширный, но не слишком конкретный план участия в этой деятельности оккультистов и специалистов по психологическому противодействию противнику. Сегодняшним политическим консультантам, имиджмейкерам и специалистам по «мягкой силе» стоило бы преподавать повесть «Кто украл Пуннакана?» в вузах, где их готовят. Как, впрочем, и «Школу призраков».

Архивы хранят свидетельства того, что еще в 1960 году Ким начал подбираться к идее описания специальных операций контрразведки на манер тех, в которых участвовал сам. Сначала появился план повести об операции «Цицерон», осуществленной немецкой разведкой в Турции в 1943 году. Тогда гитлеровцам, точнее, немецкому военному атташе Мойзишу, удалось найти подход к камердинеру английского посла в Анкаре и изъять из его сейфа секретную документацию. Мойзиш в 1950 году опубликовал мемуары, которые задели Кима. «Версия бывшего гитлеровского разведчика Мойциша недостоверна. В моей повести излагается история камердинера Дьеро на основании новых данных, в частности данных японской разведки в Анкаре, которая была в курсе всей операции», — писал Ким в заявке на повесть, которая должна была получить название «Сейф посла Начбэла-Хьюгессона»[420]. По какой-то причине дальше заявки дело не пошло, а жаль. Если бы повесть вышла, сегодня мы могли бы попытаться расшифровать еще одну загадочную и, главное, совершенно реальную шпионскую историю времен войны.

Вторая, и тоже нереализованная идея была «о том, как во время Тихоокеанской войны чанкайшисты поддерживали связи с японской разведкой с целью создания единого фронта против коммунистов. Главные персонажи повести — советский и китайский историки в результате изучения материалов, касающихся закулисной стороны японо-китайской войны, выясняют тайну гонконгских переговоров и роль брата жены Чан Кайши». Повесть должна была называться «Полномочный призрак».

Последняя идея того времени реализована всё-таки была, но не в той форме, в какой ее изначально задумывал Ким. Роман Николаевич со всех сторон подходил к своей биографии, топтался подолгу у разных ее кусков, не зная, как подать читателю то, что хотелось рассказать, — так, чтобы было и правдиво, и захватывающе одновременно. Получалось далеко не всегда. Пилотное название нового произведения было «непродажным»: «Искусство проникновения». В заявке автор обозначил его следующим образом: «Автобиография специалиста по науке “синоби” (теория разведки, созданная в Японии), который учился в школе Накано, затем в “Спай скул” в Америке, по окончании которой стал действовать на фронтах тайной войны»[421].

Глава 19

НИНДЗЯ С ЛУБЯНКИ

Послушай!Без страхаИди туда,Куда должно тебе идти,И сделай так,Чтобы прозрелиТе, кому дано прозреть…

Источники интереса Романа Кима к ниндзюцу очевидны: во-первых, он что-то читал или слышал о синоби (ниндзя), когда учился в Японии, — это была пора расцвета городского ниндзюцу-фольклора.

Во-вторых, он вернулся к этой теме в пору написания глосс к книге Пильняка. Несомненно, его авантюристическую натуру (что бы он ни говорил на следствии по поводу того, что его больше привлекала кабинетная жизнь «профессора-японоведа») заинтересовали средневековая теория разведки в широком смысле этого слова и особенно возможности ее экстраполяции на современность. Потом Роман Николаевич уже никогда об этом не забывал: его уроки дзюдзюцу у Василия Ощепкова и просьба в Токио прислать ему книгу по ниндзюцу из Токио в середине 1930-х — свидетельства попыток переноса теории на практику. Практика была богатой: популяризатор ниндзюцу Фудзита Сэйко, которого Роман Николаевич читал еще до войны, писал как о Киме: «Того, кто способен скрытно проникнуть туда, куда трудно добраться, кто возвращается оттуда, откуда нет дороги, надлежит называть великим мастером искусства синоби, а искусство это чрезвычайно глубоко». Попыток, до сих пор до конца неосмысленных, так как осмыслить их трудно: в силу секретности биографии Кима, мы многого об этом еще не знаем.

В-третьих, война дала ему новый стимул для интереса к теме ниндзюцу: в июле 1938 года, после начала активных боевых действий в Маньчжурии, когда стало окончательно ясно направление следующего главного удара, на окраине Токио, в родном для Кима районе Ушгомэ была создана специализированная разведывательная школа (рикугун гакко) для подготовки высококлассных специалистов по разведке и диверсиям на территории Советского Союза. Таких как Онода Хиро, сражавшийся на Филиппинах до 1974 года. Как известно, с направлением инструкторы школы, позже переведенной в район Накано, не угадали — удар пришелся на страны Юго-Восточной Азии и США, поэтому с началом войны на Тихом океане школа была переориентирована на действия в этих регионах. Однако изначальная направленность «на Советы» представляла для Москвы большой интерес. Тем более что часть программ для нее писал полковник Акикуса Сюн — профессиональный разведчик-советолог, консультант российской фашистской партии и начальник Японской военной миссии в Харбине. Информация о «кузнице кадров» японских диверсантов и разведчиков наверняка доходила до Лубянки. Логично предположить, что и переводил ее с японского Ким. После победы над Японией контрразведка умело выуживала выпускников этой школы в потоке пленных. Особенности же японского менталитета таковы, что, попав в плен, офицеры, особенно молодые, считали своим долгом рассказать победителю всё, что знали, выдать любые секреты. Да и не только молодые офицеры. Об этой школе рассказывал сам Акикуса Сюн, оказавшийся в советском плену[423], и даже многоопытный генерал Хата: в его показаниях школе Накано отведен целый раздел (8). Пункт «в» (обучение) этого раздела в том числе гласил: «Курсанты проходили курс закаливания их личных свойств и характера, с тем чтобы в самых трудных условиях самостоятельно выполнять возлагаемые на них задачи. В школе преподавались иностранные языки, военное и экономическое положение других стран и радиодело…