Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

века Россия не сдвинулась с места, а значит лишь, что она сегодня вернулась назад, более того, не только вернулась назад к деспотии Николая Первого или Ивана Грозного, а стала гораздо хуже, ибо ни режим Николая, ни государство Ивана Грозного не были тоталитарными: при Николае Первом комедия Гоголя «Ревизор», названная прогрессивной критикой того времени глубочайшим обличением существующих порядков, беспрепятственно шла на сценах Москвы и Петербурга, а Иван Грозный при стечении народа в Успенском соборе в Москве вступал в диспуты с обличавшим его митрополитом Филиппом.

Пьетро Сормани, долгие годы бывший в Москве корреспондентом “Corriere della sera” в своей книге «СССР на распутье», в которой он, хотя и высказывает много интересных мыслей, тем не менее, повторяет слепо все разбираемые здесь нами мифы, откровенно восхваляет Де Кюстина и в качестве доказательства того, что в России после Кюстина ничто не изменилось, приводит цитату, которая вместо того, чтобы подтвердить этот тезис, его начисто опровергает. «Чем более я наблюдаю Россию, тем более оправдываю Императора за то, что он запрещает русским путешествовать и затрудняет иностранцам доступ в страну. Политический режим России не просуществовал бы и 20 лет при свободном общении с Европой», – цитирует Кюстина Пьетро Сормани[278], даже и не подозревая того, что из дореволюционной России ежегодно только в одну лишь Германию выезжало на заработки около 300 тыс. русских рабочих (в Германии зарплаты были выше), что любой гражданин в дореволюционной России мог в любое время свободно выехать из страны на любой срок.

В деспотической дореволюционной России количество заключенных составляло в разные года от о,1 % до 0,02 % населения. Сегодня в СССР заключенные составляют 1,5 % населения (в 15–75 раз больше), а в сталинские годы до 10 % населения (в 100–500 раз больше). Причем условия заключения несравнимы. Ленин же, арестованный за участие в подпольной организации, ставившей своей целью вооруженное свержение существовавшего строя, был приговорен к ссылке (в советских условиях за это полагается расстрел), и в ссылке его не только не «привлекали принудительно к физическому труду», как привлекают всех советских ссыльных и заключенных, а напротив, царское правительство выплачивало ему как ссыльному пенсию, на которую он мог безбедно существовать.

Внедряя в сознание итальянцев этот миф, коммунисты хотят убедить их в том, что в цивилизованной Италии с ее демократическими традициями невозможны те ужасы, которые совершались и совершаются русскими коммунистами в их варварской стране. Но варварская Россия в 60 годах прошлого века была более свободной и более демократической страной, нежели Италия, а предреволюционная Россия в начале нашего века по своей социальной структуре мало чем отличалась от Италии того времени. Сегодня же в цивилизованной Италии революционная молодежь покрывает плевками с ног до головы демохристианского депутата парламента Де Каролиса, не давая ему говорить, старинные памятники архитектуры в цивилизованной Италии сплошь испачканы красными лозунгами, и среди этих лозунгов один из самых модных: «Убивать фашистов – не преступление!» (а фашистами сегодня в Италии называют всех, кто не разделяет взглядов новых революционеров), грабежи, производимые террористическими бандами, называются «экспроприациями» (точно так же, как грабежи банков и поездов, которые до революции производили Сталин и его товарищи), поджоги, похищения людей и убийства совершаются «в интересах пролетариата» по приговору подпольных «революционных трибуналов» и т. д. Та же ненависть и зависть, та же нетерпимость, то же насилие, та же демагогия и ложь. Поистине идеология не знает границ.

Советское общество – самое стабильное, не знающее кризисов, безработицы, неуверенности в завтрашнем дне.

Тезис таков: благодаря новой, «научной» организации общества, планированию хозяйства, устранению случайностей рыночной экономики, централизованному руководству социализированной промышленностью трудящиеся в Советском Союзе не знают ни безработицы, ни неуверенности в завтрашнем дне, их материальное положение медленно, но неуклонно улучшается с каждым годом в условиях стабильного прогресса без кризисов и без инфляции.

Даже если бы утверждение коммунистической пропаганды об отсутствии безработицы в СССР было правдой, то та альтернатива, которую коммунистический режим противопоставляет, хуже безработицы, ибо альтернатива эта – принудительный труд и низкая производительность труда. Человек, не находящий себе работы в родном городе, вынужден ехать на работу в тяжелые условия Крайнего Севера или в далекие районы Сибири, в противном случае его, в соответствии с законом о «тунеядцах», арестуют и принудительно отправят в ту же Сибирь. Завод, на котором в Италии работает 1 тыс. человек, в Советском Союзе насчитывает 2–3 тыс. человек, и получают они соответственно меньшую зарплату.

Но наряду с принудительным трудом и низкой производительностью труда в СССР существует также и безработица. В последнее время даже в советской печати (не центральной, а местной, которую не читают иностранцы) всё чаще стали обсуждаться проблемы «трудности трудоустройства» и «невовлеченности населения» – эвфемизмы, служащие в советской печати для обозначения безработицы. Согласно секретному обследованию, проведенному в 1967 году в Российской Республике, безработица здесь составляла 13 % всего состава рабочих. По подсчетам некоторых диссидентов-экономистов, в некоторых других советских республиках этот процент еще выше и в некоторых районах (в малых городах) достигает 20 %. Особенно высок уровень безработицы среди людей с высшим образованием. Средний уровень безработицы по СССР по самым оптимистическим подсчетам равен 8 %, то есть выше, чем в западных странах. В царской России, кстати говоря, безработицы практически не было. При этом надо иметь в виду, что положение советского безработного гораздо хуже западного, ибо в СССР не существует пособий по безработице, и безработный остается безо всякой помощи со стороны общества и государства. В Италии при существующей ныне безработице 38 % предприятий, тем не менее, не может найти рабочих и молодежи, согласной учиться ремеслу.

Советский рабочий может быть уволен в любой момент под предлогом так называемого сокращения штатов, в отличие от итальянского рабочего, которого предприниматель не может уволить по своему произволу.

На некоторых советских заводах текучесть рабочей силы в течение года составляет 100 % от всего числа рабочих. Постоянная неудовлетворенность своим «стабильным» положением побуждает их всё время метаться в поисках лучшего места.

Что же касается отсутствия кризисов и инфляции, то согласно подсчетам некоторых советских (подпольных) исследователей (А. Федосеева, например), средний темп инфляции с СССР составляет около 8 % в год. Цены на товары всё время растут, официально о повышении цен не объявляется, но повышение это производится незаметно и постепенно: меняются наименования товаров, их категория и сорт, а соответственно и цена. В отличие же от Италии, в СССР нет закона о подвижной «шкале зарплаты», и при повышении цен зарплата рабочих остается на прежнем уровне.

Советская экономика переживает перманентный и неустранимый кризис, именно следствием этого хронического кризиса неэффективной и противоестественной