Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

то ли гостями на свадебной церемонии, то ли просто знакомыми, отправившимися на прогулку. Несмотря на тусклый свет, она прочла про себя все буквы и имена на спинках сидений. Возможно, ее имя тоже кто-нибудь нацарапал на мягкой зеленой коже, когда она училась в колледже. Она фыркнула. Как можно быть уверенной, что все надписи оставили ученики? А может быть, они написаны взрослыми, солидными людьми? Я, к примеру, могла бы сделать это и сейчас, шпилькой для волос.

Рядом уселась женщина с огромным ворохом цветов в волосах. Благоухание, свойственное поре дождей, острое, сырое. Подошел кондуктор, оторвал билет для соседки, а ей самой билет был не нужен, и кондуктор, улыбаясь, отошел. Этот не будет требовать, чтобы все брали билеты, не будет понукать пассажиров: пройдите, мол, вперед. А зачем ей выходить на полдороге, не проехать ли до конца и вернуться тем же автобусом?

Пришлось попросить остановиться у конторы.

По утрам, когда, кажется, весь город куда-то едет, здесь сошло бы, по крайней мере, с десяток человек. Кондуктор объявил бы остановку и попросил не задерживаться с выходом. Водитель нетерпеливо сжимал бы руль, ожидая, когда сойдет последний пассажир. Но теперь автобус остановился только из-за нее. Какой-то мужчина, с виду фабричный рабочий, бросил сигарету и вошел в автобус. Окурок продолжал ярко тлеть на земле.

А теперь на ту сторону улицы. Туда, где сияет неоновая вывеска конторы. Иногда, возвращаясь домой из кино, она поглядывала на эту вывеску. Холодное голубоватое мерцанье, похожее на свет солнца из-за туч после дождя. Задыхаясь, она кинулась в контору. Было довольно поздно, полдевятого; неужели она напрасно так спешила?

Ворота еще не заперты. Легонько скрипнули, лязгнул стальной крюк. Прикусив кончик языка, она входит во двор. В большом вестибюле включены все лампы Перед ней — три высоких двери с сияющими медными украшениями, высокие и массивные. Обычно ей не до них, она лишь захлопывает эти двери, поплотней завертываясь в сари, перебрасывается шуткой с Умой или еще с кем-нибудь и торопливо расписывается в регистрационной книге.

Надо обойти зданье и войти с черного хода. Там слева — автомобильная стоянка, справа — стоянка для мотороллеров. Но сейчас чисто и пусто, как в храме. Повеяло слабым ароматом цветущего дерева. Должно быть, шелковое дерево. А вот цветы «Гюль Мохур», похожие на зонтики, не пахнут. Зато цвет у них необычный. Их аромат — это цвет. Днем ничего не замечаешь — ни запаха, ни цвета. Экспедиторская отдает сургучом, спиртовкой, клеем; архивное помещенье — плесенью, затхлостью, особенно когда старший клерк открывает ящик стола и откупоривает пузырек с чернилами, — теперь сюда примешивается благоуханье цветов.

Между конторой и столовой — двор. Виднеется небо, ясное, промытое ливнем. Точь-в-точь птица, отряхнувшая с перьев дождинки. Лишь бледная луна — меловое пятно на детской грифельной доске.

Девушке кажется, что она заключена в сердце небесной сферы, закутана в перья тьмы. Как давно она не смотрела на небо! Днем она никогда о нем не думает. Цифры, всегда одни цифры. Сложение, вычитание, кредит, дебет и так далее, а о голубизне неба и не вспоминается.

На веранде стоит велосипед сторожа. Видно, что ездили на нем очень аккуратно. Ни пылинки, ни брызг. Не то что отцовский велосипед, у которого из-под сиденья торчит грязная тряпка. Конечно, приятнее смотреть на стайку велосипедов, прикатывающих сюда без пятнадцати десять в поисках места для стоянки. Но и одинокий велосипед хорош по-своему. Как одинокий храмовый слон, вокруг ноги — цепь, перед хоботом — связка пальмовых листьев, голова украшена цветами и священным знаком.

У дверей сидит сторож. Рядом — фонарь и ружье, прислоненное к стене. Он встает, смотрит на девушку. Она здоровается, улыбается. В руке — книга. Она объясняет, зачем пришла.

— Вот оно что! — Это прозвучало как: «Боже мой, торопитесь!»

В левом ряду ее стол последний. Зал битком набит стульями и столами; когда понадобилось создать еще один отдел, его уместили в коридоре. Войди она с другой стороны, ее место оказалось бы спереди, но сейчас оно на самом дальнем конце. Она стоит посреди зала, ошеломленная. Днем горел свет и вращались вентиляторы, а сейчас мерцают лишь две неоновые трубки. Ни суетящихся людей. Ни возгласов. Ни скрипа архивной тележки, от которого ноют зубы. Ни глухого стука падающих гроссбухов. Ни обмена конторскими новостями поверх голов через столы. Сейчас здесь словно на берегу спокойно текущей реки.

Так вот, оказывается, в каком прекрасном месте она работает. Вокруг нее в молчанье выстроились длинные ряды стульев, столов, шкафов. Проходя мимо, она по очереди дотрагивается до них. Вот здесь сидит такой-то, а здесь — такой-то, вот стол начальника… И столы, и стулья кажутся ее пальцам освежающе прохладными. Будто пальцы живут собственной жизнью. Вещи холодные, но не настолько, чтобы мороз по коже, — нежно успокаивающая прохлада.

Она подходит к своему месту. Сует руку в ящик и нащупывает коробку. Впечатление такое, будто коробка сейчас ускользнет, но рука уверенно ее сжимает. По ладони растекается холодок. Контора, зал — все внушает ей доверие. Впечатление неложно — содержимое коробки позвякивает, подтверждая догадку. Мне повезло, думает она. Или это не ее, а чей-то чужой голос? Голос не страха, не сомненья. А красоты, радости, успеха.

Как зритель, восхищенный картинной галереей, она медленно, с коробкой в руках, идет обратно, внимательно все разглядывает по пути. И опять ее обволакивает ощущение покоя, света, простора. У дверей она останавливается, чтобы напиться из графина. Пьет мелкими глотками. Вода в стакане блестит. Вода — великая очистительница.

Вдруг она слышит, как скрипнул стул. Это в кабинете управляющего, прямо перед ней. Она замирает на месте.

Кто-то стучит на машинке. Очень торопливо. Как будто знает, что предстоит еще много работы. Звук обостряет чувство покоя и радости, которым светится ее лицо. Она испытывает благодарность к пальцам, бегающим по машинке. Почему бы тому, кто печатает, не остановиться, не выйти и не заглянуть в зал?

Тут сторож, будто отвечая на ее вопрос, говорит:

— Клерк из отдела «Ф». Как дорвется до работы, про все на свете забудет. — И смеется.

Она не отвечает, ей ясно лишь одно: клерк может забыть обо всем на свете, но не о доме. Так же, как она — о коробке для завтрака.

Перевод с английского Н. Тимофеевой.

С. Кандасами

ОХОТА

С. Кандасами — молодой тамильский писатель, автор двух сборников рассказов.

Рассказ «Охота» взят из сборника «Тамильские рассказы».

© «Tamil Short Stories». New Delhi, 1978 г.

Учитель Арпутарадж был всегда окружен восхищенными школьниками, куда бы ни шел — на площадку, к реке, особенно когда, отправлялся охотиться на