Собрание сочинений в двух томах. Том I - Довид Миронович Кнут

если Кнут действительно был тринадцатым ребенком, в семье должно было быть как минимум шестнадцать детей. Коль скоро восемь, как утверждается, погибло в погроме, а четверо оказались в эмиграции, где остальные четверо (кстати говоря, даже если младших посчитали за старших, все равно непонятно, куда девался еще один ребенок)? Во-вторых, сомнительно, что среди 49 жертв Кишиневского погрома одна семья потеряла 8 человек убитыми. Наконец, в третьих, невероятно, чтобы Кнут, человек в высшей степени совестливый, памятливый и глубоко родственный, за исключением, пожалуй, одного только стихотворения — «Из моего окна гляжу глубоко вниз», где, возможно, нашла отражение тема погрома, нигде более словом не обмолвился о столь страшной трагедии, постигшей его собственную семью.

10

См.: Л. Флейшман, Р. Хьюз, О. Раевская-Хьюз. Ibid., с. 315.

11

Кнут не единственный эмигрантский поэт, представленный в альманахе «Недра»: до него в третьей книжке были напечатаны стихи В. Кемецкого, А. Гингера и Б. Божнева. Причем любопытно, что одно из стихотворений В. Кемецкого, «Зеленый стол… Сутулых спин бугры», печаталось с посвящением Довиду Кнуту (Недра. Литературно-художественные сборники, 1924, кн. З, с. 130).

12

Еврейско-русский воздух. Вступительная статья и публикация Ариэля Кармона. IN: Век, 1990, № 4 [1], с. 15–20.

13

Знамя, 1991, № 2.

14

Числа, 1933, кн.9, с. 200–201.

15

Из письма Кнута З. А. Шаховской от 10 июля 1935 г. (З. А. Шаховская. Ibid., с. 166). В статье «Первые встречи, или три русско-еврейских поэта» Кнут писал, что в первое время находившиеся в изоляции и голодавшие молодые поэты «…готовы были скорее умереть от голода, нежели, скажем, раскрашивать головы куклам, мыть овощи и возиться с помоями в ресторанах или драить витринные стекла. Все эти ремесла большинство освоило только годы спустя, в первое же время подобные компромиссы расценивались среди эмигрантов как измена поэтическому призванию».

16

Ср.: Кнут — «маленький, темный, с тяжелым носом…» (В. С. Яновский. Ibid., с. 234). Сам он следующим образом описывал свою внешность: «…я вовсе не крупный, серьезный, розовый блондин… а легкий — телом, родом и мыслью — (читай „легкомысленный“), курчавый, чернявый (смуглый) местечковый еврей (1 м 65)» (цит. по: Ruth Rischin. Ibid., р. 382), ср.: «Однажды в „Хамелеоне“ появился юноша с лицом оливкового цвета, с черными как смоль, вьющимися волосами, — настоящий цыганенок. Это был Довид Кнут» (Андрей Седых. Ibid., с. 260).

17

Ср. в воспоминаниях И. Одоевцевой: «…энергичное, жизнерадостное выражение лица Кнута» (И. В. Одоевцева. На берегах Сены. М., 1989, с. 39).

18

После окончания Каннского университета Кнут получил диплом инженера-химика (естественно, что эту свою специальность он указывал в официальных документах, напр., в анкете писателей Израиля в графе образование значится «Инженер», ср. в письме к Е. Киршнер от 1 января 1948 г., где, давая для получения визы свои краткие сведения, он называет себя «инженером и писателем», полностью письмо приводится в т. 2). Так что на сахарном заводе он трудился как бы в соответствии со своей основной специальностью, как, кстати, и в упоминаемой Берберовой далее мастерской по раскраске тканей. Тема и образ завода появляются в таких стихах Кнута, как «Мой час» и «Покорность» (сб. «Моих тысячелетий»).

19

«Сарочкой» здесь названа не вторая жена Кнута Ариадна Скрябина (после перехода в иудейство, как это заведено, взявшая имя Сарра), как неверно утверждает Ариэль Кармон в предисловии к упомянутой подборке кнутовских стихов (с. 15), а его первая жена Сарра (Софья) Гробойс, с которой он расстался в середине 30-х: не раньше 22 июня 1932 г. (см. в письме к З. Шаховской, датированном этим числом: «Жена благодарит Вас за привет и кланяется Вам…», З. А. Шаховская. Ibid., с. 164; в своих воспоминаниях З. Шаховская мельком называет ее. Ibid., с. 149) и не позднее февраля 1935 г. (см. воспоминания Евы Киршнер в т. 2, где говорится, что к моменту их знакомства Кнут был разведен); о ней упоминает также А. Седых (Ibid., с. 261): «Поздно ночью мы вышли втроем: Довид, я и эта Сара, смуглая красавица с библейским лицом». От первого брака Кнут имел сына Даниэля, оставшегося после развода родителей с матерью; когда ее не стало (она умерла от рака в июне 1948 г.) Даниэль переселился к отцу (см. письмо Кнута Еве Киршнер от 28.6.48 г.: «Моя семейная жизнь взбудоражена появлением у нас бедного Даниэля, чью мать, умершую от рака, мы сегодня похоронили»). Дальнейшая судьба мальчика, после переезда Кнута в Израиль, нам неизвестна.

20

Н. Берберова. Ibid., с. 318.

21

Сергей Шаршун. Генезис последнего периода жизни и творчества Маяковского. IN: Числа, 1932, кн. 6, с. 221.

22

В. С. Яновский. Ibid., с. 98.

23

См.: Вольфганг Казак. Ibid., с. 633 (по изд. на рус. языке); Р. Герра. Вместо послесловия. IN: Сергей Рафальский. Их памяти… Париж, 1987, с. 260; Писатели русского зарубежья (1918–1940): Справочник. Ч. 2. М., 1994, с. 211.

24

Более подробно см.: Michéle Beyssac. La vie culturelle de l’émigration russe en France. Chronique (1920–1930). Paris, Pres. Univ. de France, 1971, p. 31, 78, 80, 140, 293.

25

См.: Л. Флейшман, Р. Хьюз, О. Раевская-Хьюз. Ibid., с. 315.

26

Ibid.

27

В.Яновский пишет о том, что название этого литобъединения и издаваемых им сборников предложил Кнут (В. С. Яновский. Ibid., с. 194). Нужно сказать, что перекресток (в гадательном варианте — распутье) входил в комплекс ключевых кнутовских метафор: см., напр., в стихотворении «Мрак»: «И ночь моя… Мне шла навстречу перекрестками…», начало рассказа «Мончик на распутьи» или знаменательную дарственную надпись на сборнике стихов русских зарубежных поэтов «Эстафета» (Париж; Нью-Йорк, 1948), который он подарил Е. Киршнер в сентябре 1948 г., приехав на короткое время в Израиль: «Еве — на палестинском перекрестке» (выделено везде нами — Cocm.), — в последнем случае перекресток означал для него не только встречу с дорогим человеком, но нечто, в духовном плане, несравненно большее — пересечение их судеб на праисторической родине; очень похоже, что этот образ концентрированно выразил принятие окончательного решения о репатриации в Израиль.

28

Юрий Терапиано. Литературная жизнь русского Парижа за полвека…, с. 40.

29

Ibid., с. 71; о том же см: И. В. Одоевцева. Ibid., с.46. Реакция на это