Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

— Сааман — мой сынок, — слабым голосом отвечает Амила. — А Паиджан — муж, чтоб его разорвало. Он тоже пропал. Куда делся — не знаю.

— Где ты живешь, бабушка? — спрашивает Карел ван Керлинг.

— Там! Там! — Амила тычет пальцем в том направлении, где находился ее дом.

— Это у вас был ночью пожар?

Амила молчит, силится вспомнить, что было ночью, но тщетно.

— Все теперь наглые, — бормочет она. — Поняли, господин? Наглые! Гори они все огнем! Я рехнулась. Да вы тоже. Все рехнулись — будь они прокляты! Убили моего сыночка, моего единственного, кровиночку мою! А теперь надо мной измываются! Ты тоже наглый! — чуть ли не визжит она. — Такой же, как все! — Амилу душат рыдания.

— Хочешь, я отведу тебя домой? — спрашивает Карел ван Керлинг.

— Домой? Зачем? Ох-ох-ох. Я должна идти дальше.

— Куда, бабушка?

— Далеко… очень далеко. Искать моего сыночка. Его увели эмпи. Злые люди насмерть его засудили. Даже колокола и газеты над ним глумятся.

И в это самое время, когда они все стоят вокруг Амилы, не зная, что делать, тело Саамана относят в мертвецкую. И в это же самое время Дарсоно, Хасан, Салами и Патима сидят под деревом в переулке Тенгах, недалеко от тюрьмы. Они тоже слышали оружейный залп и «выстрел милосердия». Слышали голос Саамана далеко за тюремными стенами. Они тоже откликнулись на его призыв. А что делать дальше — не знают. Они никак не могут прийти в себя после пережитого. Им кажется, что пожар все еще бушует и во все стороны мечутся языки пламени. Так они и сидят, не двигаясь с места. Проходит четверть часа.

Амила по-прежнему стонет, кричит, рвет на себе одежду. Ван Керлинг не знает, как ему поступить. В это время за железной оградой появляются солдаты с носилками, на которых лежит мертвый Сааман, завернутый в саван и сверху прикрытый куском белой ткани.

— Сыночек! — пронзительно кричит Амила.

И снова слышны голоса, повторяющие слова из Корана. Солдаты проносят носилки в железную дверь, Амила, подпрыгивая, бежит рядом, ей явно хочется лечь рядом с сыном. Солдаты отгоняют ее.

Вот проступает на покрывале красное пятно, которое постепенно расплывается. Почуяв кровь, слетаются мухи. Вне себя от горя, Амила громко стонет. Материнское сердце подсказывает ей, что мертвец, завернутый в саван, — ее сын.

— Отведите эту женщину в канцелярию, — приказывает ван Керлинг.

Амила пытается вырваться от солдат, которые берут ее под руки, но они крепко держат бедную женщину. Начальник тоже идет в канцелярию. Там Амилу опускают на пол, продолжая держать за руки.

— Бабушка! Нельзя здесь шуметь!

Амила не слушает.

— Нет моего сыночка. Убили его, — причитает Амила. — Ни за что ни про что убили! Сожгите их всех! А сыночка не троньте!

Она колотит солдат своими немощными руками.

— Нельзя здесь шуметь, бабушка, — повторяет начальник тюрьмы. — Если хочешь, я прикажу отвести тебя ко мне домой.

Амила недоверчиво смотрит на евразийца, затем, тыча в него пальцем, вопит:

— Знаю… знаю… Это ты застрелил моего сыночка. Я слышала этот выстрел. Сволочь! Гад! Поганая свинья!

Обессилев, она затихает. Из широко распахнутого зарешеченного окна канцелярии видно, как солдаты с носилками выходят за ворота тюрьмы, где стоит автобус защитного цвета. Этот автобус сейчас увезет тело Саамана. Амиле наконец удается вырваться от солдат, и она бежит к воротам. Но ворота крепко-накрепко заперты, их не открыть. Собрав последние силы, Амила хватается за железные кольца, дергает их, но ворота лишь слегка колеблются.

Ван Керлинг и солдаты следуют за старухой.

— Открыть! — приказывает начальник.

— Сынка моего убили! Сыночка!

Солдаты отпирают ворота, и Амила выбегает на улицу. За ней выходят Карел ван Керлинг и солдаты. Амила семенит к носилкам, которые как раз в это время задвигают в машину.

— Не увозите, не увозите! — кричит Амила.

— Впустите ее в автобус! — приказывает начальник тюрьмы.

Амила влезает в автобус и бросается к носилкам.

— Аман! Сааман! Ты мертв, сыночек?! Кто убил тебя? Скажи! Я порасшибаю им головы!

Но Сааман молчит.

— Нельзя больше жить на этой земле! — неистовствует Амила. — Ее нужно сжечь. Всю, дотла! Ой, что это? Кровь? Да, это твоя кровь! Я чувствую. Тебя только что застрелили! Господи, до чего же озверели люди! — Амила рыдает, но глаза ее остаются сухими.

Шофер включает стартер, из выхлопной трубы вырывается облако газа. В автобус подсаживаются еще несколько солдат. Дверца захлопывается, машина трогается с места и постепенно набирает скорость. Ван Керлинг молча провожает ее взглядом. Солдаты стоят в ожидании приказа.

— Нельзя запретить матери проводить в последний путь сына, — произносит Ван Керлинг. Потом он идет к своему «джипу», и вот уже его машина выезжает из тюремных ворот следом за автобусом.

Амила обнимает бездыханное тело сына, гладит его по голове, из которой все еще сочится кровь.

— В голову тебе стреляли, да, сыночек? Я, твоя мать, никогда тебя не обижала. Не била, не щипала. А они застрелили тебя ни за что. Но я им отплачу. Они не знают Амилу! — Она окидывает взглядом сидящих вокруг солдат и опять склоняется над телом сына. — Так много на свете людей, и ни один не сказал мне, где ты. Я сама тебя нашла, а ты словечка мне не скажешь. Убили тебя, сыночек! Убили!

— Это твой сын? — спрашивает один из солдат.

— Единственный мой сынок.

— Твой сын — главарь террористов. Он людей убивал. Значит, и ему то же самое полагается.

Амила срывается с места и, шатаясь при каждом толчке машины, тычет в солдата пальцем.

— Это ты моего сына убил?

— Не я. Его эмпи расстреляли.

— Они говорят, — шепчет Амила, — что ты злой человек, людей убивал. Но ведь это неправда, сынок? Неправда! Почему ты молчишь? Я знаю: ты сердишься, что я тебя раньше не нашла. Но я ведь искала, все время искала, Аман!

— Послушай, мать, он ведь мертвый. А мертвый не может ответить, — говорит один из солдат с улыбкой и в то же время с жалостью глядя на Амилу.

— Он мой сынок, кровиночка моя, — говорит Амила, изливая душу. — Нет у меня больше детей. Ничего у меня нет. И дом мой вчера сгорел. Одна я осталась на белом свете! — Амила разражается рыданьями.

Солдаты ни о чем больше не спрашивают Амилу. Автобус мчится со скоростью пятьдесят километров в час. Изредка Амила смотрит за окно, а потом опять склоняется над сыном.

— Куда мне теперь деваться? Возьми меня, сыночек, с собой! Возьми!

Тарахтит мотор. Машину подбрасывает. Мертвый переваливается с боку на бок. Амила низко склонилась над сыном, почти касается его головы.