Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

(на каких основаниях, административных или судебно-следственных? Не создать бы популярности их выходкам, имея в виду, что больше съездов не предвидится?)»

Феликса сразу покоробило абсолютно безапелляционное вмешательство Семашко в его сферу, будто он нарком не здраво-, а вообще охранения. Вот все бы врачи в своей области так оперативно выставляли диагнозы, давали рецепты и назначали методы лечения. «Всякую идею «земщины» нужно выжечь каленым железом»… Дзержинский где-то читал, что Гиппократ тоже активно использовал раскаленное железо для устранения геморроя. Что ж, древний целитель, кажется, нашёл вполне достойного ученика в лице товарища Семашко.

Однако реакция Владимира Ильича оказалась неожиданно резкой – давно уже пора немного «полечить» наших медиков. На следующий же день Дзержинскому было дано поручение при помощи Семашко выработать план мер и доложить Политбюро в недельный срок.

Но спешить не пришлось. Спустя два дня все получилось иначе. Не Ленину пришлось срочно вмешиваться в состояние медицины, а медицине пришлось вмешаться в состояние вождя. В подмосковных Горках, где он всё чаще обитал в последнее время, с ним случился приступ – потерял сознание, парализовало всю правую сторону. Он не мог говорить и не понимал окружающих.

Перечитывая направленное ему письмо наркома здравоохранения, Феликс обратил внимание и на ещё один любопытный фрагмент: «Насколько мне известно, эти течения широко распространены среди не только врачей, но и спецов других специальностей (агрономы, инженеры, техники, адвокаты), и тем более еще, что многие даже ответственные товарищи не только не сознают этой опасности, но легкомысленно склоняют ушко под нашептывание таких спецов». Знакомая стилистика. Это рука не медика, а опытного аппаратчика. Причём которому известно совсем свежее секретное письмо Ленина Дзержинскому о высылке за границу писателей и профессоров.

В нем Владимир Ильич, упоминая отдельных авторов и издания, констатировал: «Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить, и излавливать постоянно, и систематически и высылать за границу». Особо спешить Дзержинский не собирался, основываясь на соседних строках: «Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим. Прошу обсудить такие меры подготовки».

Так что, похоже, товарищ Семашко серьёзно советовался. И с определенной степенью уверенности можно было назвать фамилию консультанта, а вполне возможно, и инициатора – товарищ Горбунов. Ведь «ответственные товарищи не только не сознают этой опасности, но легкомысленно склоняют ушко под нашептывание таких спецов».

Заседание коллегии ГПУ. Стоят слева направо: В. А. Герсон, А. Я. Беленький, Г. Г. Ягода, Г. И. Благонравов, С. Ф. Реденс; сидят слева направо: С. А. Мессинг, Я. Х. Петерс, И. С. Уншлихт, Ф. Э. Дзержинский, В. Р. Менжинский, Г. И. Бокий, А. Х. Артузов, В. Н. Чайванов. 1922 г. [РГАСПИ]

Управделами, конечно, как и все сейчас, обеспокоен болезнью вождя, но обязательно проконтролирует и, улучив момент, непременно доложит. Дзержинский для исполнения расписал оба письма особоуполномоченному Якову Агранову, хорошо знакомому с Горбуновым, работавшему ранее вместе с ним в секретариате Совнаркома. Тот, по давно замеченной Дзержинским привычке, лишь чуть иронично шевельнул тонкими губами и без лишних вопросов принялся за дело.

Через две недели Агранов действительно всё согласовал и внес в президиум ГПУ свои предложения: ликвидировать Общество русских врачей имени Пирогова как незарегистрированное и, следовательно, нелегальное, закрыть его журнал, арестовать и выслать в Оренбург, Киргизию и Туркестан десяток самых активных деятелей, предложить всем ведомствам и профорганизациям впредь не допускать созыва ведомственных или союзных съездов спецов без предварительной политической подготовки и санкции ГПУ. Закончил он свою записку знаменательной фразой: «Дальнейшие меры в отношении врачей можно будет приурочить к общей операции по антисоветской интеллигенции».

Вот что роднит медиков и чекистов – слово «операция»! Через месяц делегаты съезда врачей отправлены в ссылку с формулировкой: «За использование своего положения для антисоветской агитации».

Подготовил Агранов и докладную записку в Политбюро «Об антисоветских группировках среди интеллигенции», на основе которой было принято постановление: «Для окончательного рассмотрения списка подлежащих высылке верхушек враждебных интеллигентских группировок образовать комиссию в составе тт. Уншлихта, Курского и Каменева».

Уншлихт сообщает в Политбюро Сталину: «Сведения, полученные нами из зарубежных источников, определенно устанавливают, что заинтересованным кругам белой эмиграции стало известно о предполагающихся в Советской России репрессиях против антисоветской интеллигенции. Некоторая тревога в профессорском и литературном мире наблюдается в последнее время и в Москве: ждут каких-то массовых арестов, высылок.

Эта осведомленность контрреволюционного лагеря указывает на то, что проводившийся нами метод опрашивания представителей заинтересованных центральных ведомств и отдельных ответственных товарищей об известных им кругах антисоветских деятелей привел к тому, что необходимая в подобных случаях строгая конспирация была нарушена и при дальнейшей проволочке в проведении операции последняя ни для кого не будет неожиданностью и вовсе не даст необходимых результатов. Следует отметить также и то, что профессура разъезжается на летние каникулы. Ввиду этого представляется крайне необходимым спешное проведение намеченной операции, о чем и доводим до Вашего сведения».

Дзержинского в это время больше волновала ситуация в транспорте, и не только в железнодорожном, но и в морском. А также беспокоило положение в экономическом управлении ГПУ, от сотрудников которого он никак не мог добиться ни необходимых знаний, ни требуемой активности. Он последовательно разрабатывает меры борьбы с разрастающимся на всех уровнях и частично даже узаконенном взяточничеством – на это, как оказалось, даже закладываются средства в сметах и отчетах. Оно будто бы уже общепринято и легально. Приходится воевать по этому поводу с ведомствами, включая и Госбанк.

На параде войск ГПУ на Красной площади. Слева направо: 3 – А. Я. Беленький, 5 – Я. Х. Петерс, 6 – П. А. Богданов, 7 – Ф. Э. Дзержинский, 8 – И. С. Уншлихт, 9 – В. А. Герсон.

20 декабря 1922 г. [РГАСПИ]

К концу лета Феликс тщательно готовит и проводит мощный Всероссийский съезд работников железнодорожного транспорта, добивается повышения им заработной платы – именно этим не в последнюю очередь надо бороться с воровством и взятками! Со всей своей страстью помогает внедрению отечественных изобретений: «У меня всё время в голове мысль о срочной необходимости иметь боевой орган введения и изыскания технических усовершенствований… Без этого мы крахнем. Это – основа нашего развития и более светлых перспектив».

И ещё один контраст бросается в глаза, когда из российской глубинки он возвращается в Москву. По этому поводу Феликс даже специально вызвал к себе исполняющего обязанности начальника экономического управления Зиновия Кацнельсона:

– Вы обращали внимание, что машины по Москве гоняют так, как будто бы мы богатейший народ с колоссальной промышленностью? Это растрачивается народное достояние. Откуда столько средств на шоферов, резину, бензин? В провинции же колоссальный недостаток средств передвижения. Между тем в столице и трамваи