Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев

сможет утишить всех, направить мятущуюся волю народную в русло свободно-гармонических форм. Должен признаться: полное разочарование. Конечно, он оратор Божьей милостью, несмотря на неприятный лающий тон речи. Но под техникою слова — пустота, мыльный пузырь. Говорил 15 минут и не сказал ничего. А уж совсем разочаровал меня его ответ на приветствие секретаря Союза музыкантов Чернявского. Чернявский с болью и негодованием говорил о все растущей изменнической агитации, о людях, которые пятнают светлый праздник освобождения призывами к братоубийству, и просил ответить — прекратит ли облеченная всей полнотою возможностей революционная власть это безобразие? В зале во время речи Чернявского поднялся шум: большевики протестовали. Но мы их живо уняли. Ответ Керенского был таков, что я мгновенно потерял к нему всякое уважение: «Стоя на страже свободы, мы никому не можем и не желаем мешать высказывать их взгляды». Двусмысленность этого ответа, однако, не помешала публике разразиться дикой овацией (Керенского тоже вынесли из зала на руках). Вид у публики огорчительный: серо, неряшливо, грязно, одеты кое-как; толпа, а не публика. В январе на «Севильском цирюльнике», устроенном светлейшей княгиней Голицыной, было куда красивее. Вообще, почему революция так уродлива, неэстетична, страдает такой водобоязнью?

23 апреля

Сидел сегодня в столовой и, трепеща от негодования, читал «Новую жизнь» — самое склизкое, поганое, что существовало когда-либо в русской печати. Вдруг входит взволнованный папа: «Знаешь, Финляндский полк и рабочие сейчас окружили Мариинский дворец, требуют отставки Милюкова. Привел их этот сумасшедший Линде. Причина — нота о верности союзникам»{80}. Кинулся к телефону, соединился с Севским: действительно, в городе — безобразие, огромные толпы стремятся к дворцу, и ничто им не противопоставлено. В это время позвонил Владим. Влад. Щербачев. Спросил его — неужели в Петербурге нет ни одной воинской части, которая могла бы разогнать эту сволочь? Со свойственным ему политическим легкомыслием В.В. ответил: «Ишь, чего захотели! Конечно, нет». Позднее узнали: если бы и были — то ни к чему. Временное правительство, узнав, что идет толпа его свергать, единогласно постановило: ни в коем случае не прибегать к оружию. Находится немало идиотов, которые восхваляют эту глупость. Да что у нас в Мариинском дворце — власть, или толстовская колония, или общество методистов? Вообще, всеобщая робость перед улицей ужасна: юнкера не послушали Корнилова, приказавшего вывезти пушки на защиту правительства. И это сделали юнкера! Чего же ждать от солдатни!

Вечером, когда поехали в Союз, встретили на Литейном огромную толпу с плакатами: «Долой Милюкова!», «Долой империалистов!» Едва не задохся от гнева и отвращения. К счастью, позднее пришли более радостные известия: кто-то, придя в Союз, сообщил, что к Мариинскому дворцу сейчас подошло огромное множество народу, демонстрирующего за Милюкова. Это утешительно! Левые встречают отпор.

24 апреля

Вчерашние вечерние демонстрации несколько подбодрили правительство. Сегодня уже говорят: никакой отставки Милюкова и Гучкова не будет. Но большевики не сдаются: по слухам, будоражит Преображенский полк. В 6 вечера поехал с Аней в город. По дороге, на Марсовом поле видел группу людей, волочивших большое и, должно быть, тяжелое знамя с надписью «Вся власть Советам!» На Невском сновало множество народу. Но толпы, шествия не было. Везде кучки, оживленно спорящие. Вдруг какое-то движение: от Николаевского вокзала показалось шествие — впереди медленно плыл по воздуху огромный плакат с надписью: «Доверие Милюкову». Одновременно со стороны Адмиралтейства выехало несколько грузовиков, полных солдат, кричавших: «Да здравствует Временное правительство!» Их встретили с восторгом. Какой-то господин, седой и толстый, взволнованно кричал: «Спасайте во второй раз!» Это были преображенцы и волынцы во главе с прапорщиком Кирпичниковым, первым поднявшим восстание в Волынском полку в феврале{81}. Они присоединились к шествию. В это время с Конюшенной вывернулась группка со знаменем «Вся власть Советам!» Вела она себя скромно, шла вдоль тротуара, так что сначала ее как будто не заметили. Но вдруг какой-то студент крикнул: «Господа! Как можно пускать сюда этих субъектов?» Мгновенно образовалась изрядная толпа, которая накинулась на группу. Сторонники Советов, видя свою малочисленность, предпочли ретироваться: свернули знамя и исчезли, яко были. Наше шествие, влившись в многотысячную толпу, спокойно прошло по Невскому, свернуло на Морскую и залило площадь перед Мариинским дворцом сплошною черною массою; впереди шествия в автомобиле ехал М.М.Винавер{82}. На крики толпы из дворца вышел товарищ министра юстиции А.С.Зарудный{83}, объявивший, что правительство сейчас заседает в Военном министерстве, и пригласивший шествие последовать туда, «так как, граждане, ваша поддержка сейчас очень необходима Временному правительству». Мы двинулись на Мойку. Подошли к министерству как раз в ту минуту, когда к подъезду подъехал на автомобиле Керенский. Его окружили с просьбою высказаться «по моменту». Он наотрез отказался, сослался на отсутствие голоса и болезнь. Это очень типично для его поведения в эти дни: он, всегда бывший впереди, теперь куда-то спрятался. Говорят, что его подпись на ноте союзникам сделана как-то сбоку, чтобы было незаметно... Нельзя сказать, чтоб это очень поднимало его в моих глазах. Демонстрация ожидала появления кого-нибудь из министров, но нам надо было торопиться домой, и мы ушли.

На Невском встретили Севского, который рассказал о «подвиге» ростовского репортера Балиева{84}. Балиев, заметив толпу с красным флагом, так воспламенился, что ринулся на нее с кулаками, вырвал у знаменосца флаг и растоптал его ногами. Толпа ошалела на минутку, но потом опомнилась, и, вероятно, Балиеву пришлось бы плохо, если бы на выручку к нему не бросилось несколько студентов, за которыми последовала большая толпа гимназистов и офицеров. Произошла легкая свалка, «буржуи» разбили и обратили в бегство пролетариев. Драка была несерьезная, но совсем поздно на Невском разыгрались события более плачевные. Столкнувшиеся толпы обменялись выстрелами, есть убитые и раненые.

25 апреля

/.../ Вечером сегодня сидел у Н.Г.Смирнова{85} с Севским и некиим поручиком Масленниковым. Обсуждали необходимость создания боевой организации, которая бы активно, на западный манер, с барабанным боем, а при случае и со стрельбою, выступила бы против интернационализма, против Циммервальда, которым сейчас прожужжали все уши (кстати, «трудящиеся массы» убеждены, что Циммервальд — какой-то великий борец за «свободу народов»; в одном городке на демонстрации даже несли его изображение — приятного мужчину с черной бородой), — на защиту национализма. Но все это мечты. Что мы можем сделать, три молодых человека, без денег, без влияния? А «старшие» — дрейфят. Папа, когда я рассказал о нашем проекте, вполне его одобрил... и предложил «влиться в Республиканско-демократический Союз». Как будто это никчемное сборище старых дев и перепуганных