Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

делегации Советской России 3 марта подписал знаменитый Брестский мир. Через десять дней он стал исполняющим обязанности наркома и вступил в партию большевиков – положение обязывало. После переезда правительства в Москву 30 мая того же года Георгий Васильевич принял портфель второго в истории новой России народного комиссара иностранных дел.

И раньше выглядевший не совсем обычным дипломатом, теперь Чичерин стал огромной «белой вороной» на фоне серо-чёрной солдатско-матросской массы советских чиновников. Его профессионализм и неумение «драть горло» на собраниях бросались в глаза. Это заметил Ленин, в июле 1918-го тонко определивший сильные и слабые стороны нового наркома: «Чичерин – работник великолепный, добросовестнейший, умный, знающий. Таких людей надо ценить. Что его слабость – недостаток “командирства”, это не беда. Мало ли людей с обратной слабостью на свете!» Слаб человек, но… лишь бы работал хорошо.

Работы на Георгия Васильевича навалилось много. Когда Европа и Америка наотрез отказались признавать новое государство, возникшее на месте Российской империи, у Москвы не оставалось иного выбора, как развернуться на Восток. Во главе этой политико-дипломатической колонны, естественно, шёл нарком.

Разворот на Восток

И снова человеческий фактор: Георгий Чичерин внёс огромный личный вклад в подписание в 1921 году договоров с Турцией, Ираном и Афганистаном, по которым эти страны фактически признавали Советскую республику. РСФСР при этом лишалась бывшей российской собственности, но сохраняла ряд неочевидных тогда, но оказавшихся крайне важными потом преференций. Например, в случае с Ираном договор предусматривал возможность ввода советских войск на территорию этого государства, что и произошло в 1941 году. В 1923-м Чичерин возглавлял советскую делегацию на Лозаннской конференции, где был определён послевоенный статус турецких проливов, после чего продолжил линию на создание прочного положения СССР в Азии. И конечно, особое внимание Чичерина привлекали отношения с Японией – давним противником России на Дальнем Востоке. Противостояние с ней обострилось в результате так называемой Сибирской экспедиции – участия японских войск в иностранной интервенции на территории Дальневосточной республики в 1918–1922 годах и оккупации японцами северной половины острова Сахалин (южную они отвоевали в 1905-м). Между представителями СССР и Японии в Пекине произошли крайне сложные переговоры. После изнурительного торга, когда Чичерин, координировавший действия советской делегации, в полной мере проявил свой дипломатический талант, 20 января 1925 года была подписана Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией. В историю этот документ вошёл как Пекинский договор. Исполняя его, Токио пришлось вывести свои войска с северной части Сахалина, и между СССР и Японией наконец-то устанавливались дипломатические отношения.

Вскоре страны обменялись послами, установили межгосударственные связи на высоком уровне, внешне полностью восстановив status quo. Однако Советская республика рабочих и крестьян и страна со старейшей монаршей династией в мире являлись принципиальными противниками даже во взглядах на мироздание. Россия и Япония – недавние противники на поле боя всё ещё с огромным трудом уживались друг с другом. Чичерину как наркому иностранных дел не раз и не два приходилось лично выправлять то и дело обострявшуюся ситуацию. Нередко это происходило наперекор воле разнообразных «инстанций» и преодолевая непонимание членов правительства и лидеров тогда ещё неоднородной в своих убеждениях партии. В значительной степени личной заслугой Георгия Васильевича может считаться открытие в Токио на принципах экстерриториальности Торгового представительства СССР. Де-факто СССР получил в Японии своё второе представительство с очень широкими правами и возможностями. Это был триумф. Но случались и грандиозные провалы вроде миссии парохода «Ленин», который должен был доставить гуманитарную помощь жителям Токио, Иокосуки и Иокогамы, пострадавшим от Великого землетрясения Канто.

Дерзновения «Ленина»

Подземные толчки силой более восьми баллов сокрушили центр Японской империи около полудня 1 сентября 1923 года. Жители тогда уже миллионного, но всё ещё деревянно-бумажного мегаполиса готовили еду – многие на открытых очагах. Начался пожар, тушению которого препятствовали афтершоки – за двое суток земля в Токио окрестностях содрогалась 356 раз. К этому добавились паника, сильнейший ветер, а в прибережных районах ещё и цунами. В порту Иокогамы по морю разлился бензин, и взвившееся пламя достигало высоты 60 метров. Из миллиона токийских зданий уцелело около 600 тысяч. Из 675 мостов 360 сгорели или рухнули в реки, вода из которых испарялась на глазах от ужасающей температуры воздуха. Люди обращались в пепел. Только на одной из токийских площадей заживо сгорели около сорока тысяч человек. Четыре миллиона японцев остались без крыши над головой, и помочь им было сложно – ущерб от стихийного бедствия в пять раз превысил расходы Японии на войну с Россией в 1904–1905 годах. Ультрапатриоты немедленно обвинили корейцев в поджёгах, и начались настоящие погромы, а за ними последовали политические репрессии. О токийском огненном кошмаре немедленно стало известно за границей, и большая часть мира сочувствовала японцам и хотела помочь им. Правда, в некоторых случаях весьма своеобразно.

Через три дня после землетрясения, 4 сентября 1923 года, Политбюро ЦК РКП(б) приняло «строго секретное» постановление «О Японии», в котором рекомендовало правительству – Совнаркому «принять меры для оказания помощи трудящимся Японии, пострадавшим от катастрофы», и… одновременно «вести агитацию за помощь пострадавшим рабочим Японии»16. В тот же день Чичерин обратился в политбюро с весьма прагматичной и дальновидной запиской «О помощи Японии стройматериалами в связи с землетрясением», в которой, в частности, говорилось:

«Кроме посылки сочувственной телеграммы, тов. Карахан[13] предлагает, чтобы мы открыли через Союзный ЦИК торжественно и шумно приём пожертвований для Японии. Он предлагает также разрешить ему заявить японскому правительству, что мы готовы на самых льготных условиях предоставить строительный лес для восстановления разрушенных зданий. Все дома в Японии деревянные, причём лес покупается японцами в Канаде и Сибири.

Цены на лес будут теперь бешеные. Тов. Карахан не предлагает давать лес бесплатно, но только на льготных условиях. Мы этим не лишимся своих выгод, но в то же время произведём впечатление»17.

Похвальный рационализм наркома в политбюро не оценили, вопрос сняли с обсуждения. Почему? Возможно, сочли такое поведение дипломата по отношению к пострадавшему от землетрясения пролетариата некорректным и даже циничным. Может быть, принципиально не хотели помогать вчерашнему врагу. И в то же время проходной поначалу пункт о ведении агитации в пользу рабочих Японии, относящийся к внутрисоветским делам, внезапно расширился до чуть ли не вселенского масштаба. Агитировать – не торговать, и на удивление быстро к берегам Японии отправился советский пароход «Ленин» с грузом гуманитарной помощи и японскими коммунистами на борту. Однако по прибытии в Иокогаму ход миссии застопорился. На берег не менее прагматичные японцы никого не пустили. Материальная помощь с довеском в виде местных, бежавших ранее от репрессий за границу революционеров им оказалась не нужна.

План сорвался всё из-за того же человеческого фактора. Разгневанному Чичерину оставалось только констатировать в записке от 25 октября