Эмигрантские тетради: Исход - Федор Васильевич Челноков

пока что с высокими чинами теперь далеко не уедешь, а в буржуйном бараке и сведений, и возможностей больше, чем [где-]либо. Он сближался со всеми, особенно с Михаилом Васильевичем, с которым был давно знаком еще в Москве, встречаясь у Веденисовых, где чувствовал себя сильно влюбленным в Ольгу Ивановну, сестру Петра Ивановича. По словам его, он собирался жениться, но что поделаешь, когда мамаше нравишься, а дочке нет. Так этот счастливый брак и не состоялся.

Отправлялись с нами Сапожков, Юницкий и Щепетовский, прозванный Радио, так как он сообщал всегда самые последние и обычно невероятные новости, оказывавшиеся всегда полнейшим враньем. Такая-то группа намечалась для отъезда с сербской миссией и под ее покровительством.

В Сербию собиралась еще группа Охотникова, но она была довольно многочисленна, состоя из Михаила Михайловича Охотникова с женой, урожденной Потапенко, дочерью писателя, и двух дочерей десяти и двенадцати лет, Владимира Дмитриевича Пенинского, гардемарина Сергея Ивановича Москвина и барона Врангеля[14] – безукоризненного барона, с сухим лицом, острым носом, изумительным петроградским наречием и немецкой ориентацией. Когда его спросили, чей баронский род самый древний в прибалтийском крае, он без осечки заявил, что он представитель самой древней фамилии. Ехал с ними еще молодой человек Экерсдорф. Заговорив о бароне, я вспомнил, что, живя в салоникском бараке, мы уподобляли себя бывшим людям горьковского «дна», а за «барона» у нас был Б. Швецов, иногда, в виде шутки, недурно входивший в эту роль.

Итак, группа Охотникова не могла войти в состав группы полковника Стаевича за отсутствием мест, а потому должна была ехать отдельно. Эта группа догнала нас в Нише[15], откуда мы, уж не расставаясь, совершали наш путь. Поездка в Сербию была решена, но день отъезда еще не был назначен. Тем временем компания «Шамшин – Швецов» покинула нас, и в бараке нашем стало пусто и неприветливо, да еще какой-то офицерик, кажется летчик, втесался ни к селу ни к городу в нашу компанию. Держал он себя скромно, отличался от жителей барака лишь тем, что спал всегда совершенно голым и возвращался иногда вечером в нетрезвом виде, жалуясь постоянно, что, несмотря на свои изумительные таланты, никак не может справиться с алкоголизмом, который причиняет ему много бед. Такая-то беда с ним и случилась: в другом бараке его здорово напоили, он устроил грандиозный скандал, по дороге домой с кем-то подрался и, наконец добравшись домой, тихонько стал укладываться спать, еле справляясь с громадным одеялом, только что подаренным ему и другим неимущим Русским Обществом Американского Красного Креста. Это занятие он сопровождал то бурчаньем чего-то под нос, то икотой, то, наконец, рвотой, что, впрочем, случилось у нас уж не в первый раз, так как такой же случай был с Б. Швецовым, но об этом не буду распространяться.

Случай с офицером привлек к нам наутро в барак французского офицера, бывшего учителя французского языка в Феодосии и плохо говорившего по-русски. Этот герой орал, кричал, махал своим стеком по направлению всего барака, вел себя, пожалуй, не лучше несчастного алкоголика, но, конечно, в совершенно трезвом виде. Поведение этого нашего надсмотрщика было так возмутительно, что весь барак притих, а я, лежа в кровати, трясся от злости, и, кажется, продлись эта сцена еще немного, по адресу этого надсмотрщика полетели бы подушки и сапоги, но, на счастье, в это время проснулся виновник этого скандала, еще не совсем протрезвленный, и, стыдясь своей наготы, он не мог сообразить, в чем дело. Наконец, собравшись с мыслями, он медленно начал облачаться, потом долго умываться и, одевшись тщательно, отправился с офицером к старшему врачу. Какая постигла его судьба – не знаю, но впечатление этого происшествия было так отвратительно, что мы решили перебраться в другой барак, что тут же и осуществили под водительством А.М. Чудакова.

Новый барак оказался поменьше нашего первого, а потому мы его и заполнили, присоединившись к жившим в нем жильцам. Между ними оказался тот моряк, который дал знать англичанам о положении «Грегора». Это был капитан 1-го ранга Шишмарев с женой и дочерью. Он был очень милый человек лет 50-ти с расчесанной надвое маленькой бородой, с серединным пробором седых волос на голове, в пенсне, с немного выдавшимися вперед зубами и сильным басом. Как моряк он объездил весь мир, видал множество интересного. Не обладая большим умом, он в своих рассказах при исключительной болтливости доводил слушателей до отчаяния. Какой-либо пустой вопрос к нему подвергал вас опасности сделаться его слушателем на час и два. В нашем положении такой господин был, пожалуй, полезен: он не давал задумываться и, утомив вас своими жестами, басом, вытаращенными глазами, давал возможность проспать потом лишний час. К нему у меня сохранилось доброе чувство как за то, что выручил нас в Одессе, так и за то, что в нем не было ничего напыщенного. Это был тип русского хорошего моряка. Где он теперь? Уже в Салониках ему приходилось продавать украшения жены, хотя в то же время мы видали его в дорогой кофейне с семьей за чашкой кофе с дорогими пирожками.

В числе наших спутников была и другая семья моряков. Это был небольшой, русый, бритый, с торчащими усами и носом на красном лице адмирал и его сын – высокий, довольно красивый, с бородкой, лейтенант. Этот адмирал должен был принять пароход «Грегор» после его ремонта в Константинополе как капитан, а сын должен был быть его помощником. «Грегор» предполагалось отправить за чаями Швецова во Владивосток, где было их 10 000 000 фунтов. Пароход был заарендован компанией «Шамшин, Швецов и Коломейцев» на 3 года за 3 000 000 руб. с их ремонтом, определявшимся тысяч в 200, с их топливом, командой и т. д. Одесское происшествие перевернули это предположение, и адмирал с семьей попал на мель. Он, кажется, предъявил какие-то требование к компании, хотя при таинственности поведения этой публики мы не узнали ничего, но адмирал не унывал. Было слышно, что он с сыном определился в какое-то кафе: отец – играть на виолончеле, а сын на скрипке, причем заработок определяли в довольно приличную сумму.

Начав говорить о бедном адмирале, нельзя не вспомнить о сомнительной личности господина Коломейцева. Это был молодой человек, высокий, стройный, довольно красивый, но с какой-то бабьей улыбкой. Одет он был великолепно, особенно бросались в глаза чудесные желтые сапоги из тонкой кожи на шнуровке, почти до колен. Он держал себя как-то изнеженно, говорил красивым тенором, и по его наружности было трудно угадать, что это делец последней формации. Б. Швецов, как видно, познакомился с ним в Киеве, где зародился экспортно-импортный банк. С приходом в Киев петлюровцев, а затем большевиков положение банка стало опасно, почему пришлось перебираться в Одессу. Банковские