Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова

надеялись уехать; она предложила взять нас с собой, но на сей раз румынское правительство выразило бурный протест. Королева Румынии не может приехать в Париж в обществе русской великой княжны! Ей пришлось уступить. Помню, как тактично она сказала мне об этом, и тем не менее удар был тяжелым.

Тогда я впервые перенесла прямое унижение в новых условиях. В будущем унижения станут частыми. Легче было стойко выносить выпавшие на нашу долю катастрофы на родине. Во-первых, я сознавала, что мы сами во многом виноваты в том, что с нами случилось; во-вторых, нас словно подхватило ураганом, а обижаться на стихию невозможно. Но странно было встретить за границей так мало понимания, особенно со стороны тех, кто, будучи причастен к политике, знал истинное положение дел, знал, в каком хаотическом состоянии тогда находилась Россия. Мы сами с политической точки зрения никакой опасности не представляли. Мы не были сплочены, главу семьи и его прямых наследников уничтожили. Мы ничего ни от кого не требовали и почти ничего не ожидали.

С исторической точки зрения остракизм, которому нас подвергли, казался вполне естественным. Мы пережили свою эпоху и были обречены. В мире не было места для воспроизведения Византийской империи, чьи идеалы не подходили новым временам; правилам и нормам, которые мы олицетворяли, суждено было исчезнуть. И все же я еще не могла принять подобную точку зрения, ведь я принадлежала к династии, еще так недавно влиятельной; в тех устаревших правилах и нормах я выросла. У меня ушло много времени, прежде чем я научилась хладнокровно относиться к ударам, нанесенным моей гордости. Я страдала, когда меня унижали, – но полученные нами унижения казались поистине мелкими по сравнению с тем, что мы уже преодолели и что получили в другом, более широком смысле.

Нас вырвали из нашего блестящего окружения; нас прогнали со сцены, еще облаченных в наши причудливые костюмы. Нам пришлось снять их, сшить себе другую, повседневную одежду, и главное – научиться ее носить. Прежняя гордыня, вполне уместная и правильная в прошлом, в настоящем казалась нелепой. Гордиться надо было чем-то другим, а главное – выработать новое отношение к жизни, ибо без него невозможно было приспособиться к новым условиям. Лишь гораздо позже я ясно и беспристрастно поняла эту истину, постепенно привыкала к новым представлениям и старалась сжиться с ними. Конечно, в нужном направлении я начала двигаться, как только оставила Россию, хотя вначале мне часто недоставало удобной поддержки прежнего пьедестала, с которого меня сбросили.

Глава V

Парижские воспоминания

Королева уехала из Румынии без нас. Без нее дворец Котрочень казался очень тихим и пустым, всякая бурная деятельность прекратилась. Через несколько дней после ее отъезда в Бухарест прибыли родители моего мужа с нашим сыном. Бедные старики были измучены многочисленными переездами и неурядицами, но малыш был здоров. И все же встреча с ними, несмотря на всю радость, не уменьшила моего желания увидеть Дмитрия. Пока мы не устроились окончательно, решено было, что мои свекры останутся в Румынии. Сына мы снова поручили их заботам, зная о том, как они привязались к нему и как хорошо о нем заботились. Королева Мария, которая должна была отсутствовать лишь несколько недель, обещала не оставлять их.

Нашу встречу с Дмитрием задерживали многочисленные отсрочки и трудности. Нам пришлось ждать не только паспортов, но и возобновления нормального пассажирского сообщения между Румынией и Западной Европой. Кроме того, в ответ на посланный в Париж запрос о возможности получения английской визы мне сообщили, что ее мне, скорее всего, не дадут. И все же, несмотря на такой неблагоприятный ответ, я решила ехать. Выехали мы лишь в апреле. Мы с мужем поехали вдвоем, нас сопровождала лишь старая русская горничная. Алек, мой деверь, оставался с родителями в Бухаресте.

Как странно путешествовать с удобствами, не боясь погони, преследования, не тревожась, что в любую минуту в наше купе кто-нибудь вломится! Все же я пережила несколько неприятных моментов ночью, когда нас будили чиновники, которые проверяли наши визы при пересечении различных границ. С тех пор, как последний раз находилась в безопасности, я стала куда менее храброй.

В Париже мы поселились не в отеле, где было слишком дорого для нас. Мы приняли приглашение одной русской пары, наших бухарестских знакомых, у которых имелся дом в Пасси. Нашим хозяином был талантливый скульптор, дипломат в отставке и бывший богатый русский землевладелец. Кроме того, он интересовался философией и метафизикой. Его жена, очень красивая женщина, разделяла интерес мужа к оккультизму. Позже их дом превратился в центр спиритических сеансов, куда приходили многочисленные посетители, в том числе обладатели весьма громких имен. Результаты спиритических сеансов поражали воображение. О наших знакомых заговорил весь Париж; более того, какое-то время, кроме них, больше ни о чем не говорили. Потом поползли слухи, что зятья хозяина систематически обманывают и его, и посетителей с помощью весьма сложных трюков, которые выполнялись с помощью бечевки и клейкой ленты. Потусторонние явления разогревали интерес присутствующих; удовлетворить их любопытство становилось все труднее. В конце концов обманщиков разоблачили, их фокусы стали слишком сложными, и они попались. История стала поводом для небольшого скандала.

Впрочем, когда мы жили в Пасси, оккультизм еще не начал играть для наших хозяев такую важную роль, как впоследствии. Наши знакомые великолепно нас принимали, и мы оставались у них до тех пор, пока не решился вопрос с нашими английскими визами.

Тот период нашей парижской жизни отличался особой грустью. До войны я обыкновенно приезжала во Францию только для того, чтобы повидаться с отцом, и поездки были веселыми и радостными, но сейчас Париж хранил для меня лишь воспоминания о нем.

В 1902 году, после морганатического брака и ссылки, отец с женой обосновались в Париже, где они купили дом. Выбранное ими владение находилось за городскими воротами в модном пригороде под названием Булонь-сюр-Сен. Чтобы туда добраться, нужно было проехать через Булонский лес. Изначально дом, окруженный садом, был небольшим, но каждый год к нему что-то пристраивали. Отец и мачеха вели там жизнь частных людей, виделись с теми, кого хотели видеть, и делали, что хотели. После нескольких лет, проведенных в Швеции, когда я вынуждена была постоянно находиться на публике, у отца я отдыхала и наслаждалась покоем, на две или три недели избавляясь от всех формальностей; кроме того, я радовалась, что могу хотя бы на время стать частью счастливой семьи, так как они в самом деле были счастливы.

Сразу по прибытии в Париж