Нас называли ночными ведьмами - Наталья Федоровна Кравцова

* * *

Для сокращения времени стоянки на земле летчики не вылезали из кабин даже для доклада дежурному работнику штаба. Доклады принимались тут же, у самолета. И вот через несколько минут после посадки машина снова поднимается в воздух. И так до рассвета, и так каждую ночь.

Иногда нам объявляли «максимум», то есть мы получали задание сделать максимально возможное количество вылетов. Такое напряжение бывало при прикрытии десантов, прорыве оборонительных рубежей, освобождении наших городов – в общем, когда «надо». В ночи «максимумов» экипажи успевали сделать по 8–10 боевых вылетов, а однажды зимней ночью под Варшавой это число возросло до 14–17. Летчики и штурманы проводили в воздухе по 10 часов и более; 10 часов крайнего нервного напряжения, напряжения всех душевных и физических сил.

Иногда в результате перенапряжения наступала апатия, летчик или штурман засыпал в полете или, наоборот, не мог уснуть по нескольку дней: «Прожекторы снятся».

* * *

Женя Руднева писала:

«Я поздравила Юшину: теперь и ты стала старой летчицей – спишь в полете». Писала и про себя: «В один из полетов летим домой, я веду, но мысли сонные, сонные и где-то бродят… Посмотрела на курс… Как будто домой идем. Разбудила Раю: „Мы домой идем?“ – „Да“. – „А бомбы я сбросила?“ – „Конечно“… А на земле вспомнила все».

Бывало и так, что на глазах летчика гибли боевые подруги. Их самолеты, сбитые зенитным огнем или ночным истребителем, загорались в воздухе и огненным факелом падали на землю… Но живые возвращались за новым бомбовым грузом и летели снова на ту же цель, в тот же ад…

Да, настоящий героизм на войне заключается не в сиюминутном движении души, а в непрерывном преодолении страха и усталости, помноженном на мастерство, в непрерывном тяжелом труде…

Кто-то сказал – война это подвиг самоотречения, когда воин совершает то, что кажется немыслимым и невозможным… Но как бы ни было тяжело, девушки всегда рвались в бой, дрались за право вылетать первыми, чтобы успеть сделать больше вылетов.

В туманные непогожие ночи на старте, когда в ожидании погоды и полетов экипажи сидели под плоскостями своих По-2, Женя Руднева любила рассказывать нам сказки. Тихим высоким голоском читала она баллады Жуковского, красивые истории о подвигах рыцарей, об их прекрасных дамах, рассказывала легенды о созвездиях – Волосы Вероники, Андромеда. Знала она их удивительно много… Надя Попова запевала нашу любимую:

          Летят утки, летят утки и два гуся.

Ох, кого люблю, кого люблю, не дождуся.

И тогда забывались и дождь, и туман, и холод. И жизнь становилась такой красивой… Отыскивая на небе свою любимую Капеллу, Женя говорила мне: «Когда я гляжу на звезды, я думаю о том, как вернусь в Московский университет…»

* * *

Письмо Е. Рудневой профессору С. Н. Блажко:

19 октября 1942 г. Действующая армия

Уважаемый Сергей Николаевич!

Пишет Вам Ваша бывшая студентка Женя Руднева – из той астрономической группы, в которой учились Пикельнер, Зигель, Мамзон. Эти имена, возможно, Вам более знакомы, а вообще группа у нас была маленькая, всего десять человек, и были мы на один год моложе Затейщикова, Бронштейна, Верменко.

Простите, пожалуйста, что я к Вам обращаюсь, но сегодняшнее утро меня очень взволновало. Я держала в руках сверток, и мне бросилось в глаза название газетной статьи – «На Пулковских высотах». Я, конечно, и раньше знала, что немцы разрушили Пулково, но я никогда не могла подумать, что варварство может дойти до такой степени, чтобы не оставить камня на камне от этого храма науки, от нашего Пулкова! В январе 41-го года мы ездили туда на экскурсию. На войне люди черствеют, и я уже давно не плакала, Сергей Николаевич, но у меня невольно выступили слезы, когда прочла о разрушенных павильонах и установках, о погибшей Пулковской библиотеке, о башне 30-дюймового рефрактора. А новая солнечная установка? Я не знаю, что оттуда удалось вывезти, но вряд ли многое, кроме объективов.

Я вспомнила о нашем ГАИШе. Ведь я ничего не знаю, цело ли хотя бы здание. После того как Вы оттуда уехали, мы еще месяц занимались (я была на четвертом курсе). По вечерам мы охраняли свой институт, я была старшиной пожарной команды из студентов. В ночь на 12 октября я также была на дежурстве. Утром я, еще ничего не зная, приехала в университет, оттуда меня направили в ЦК ВЛКСМ – там по рекомендациям комитетов комсомола отбирали девушек-добровольцев. И вот 13 октября был год, как я в рядах Красной армии. Зиму я училась, а теперь уже пять месяцев, как я на фронте. Летаю штурманом на самолете, сбрасываю на немцев бомбы разного калибра – и чем крупнее, тем больше удовлетворения получаю, особенно если хороший взрыв или пожар получится в результате. Свою первую бомбу я обещала им за университет, за мой милый University, ведь бомба попала в здание мехмата прошлой зимой. Как они смели!!! Но мой первый боевой вылет ничем особенным не отличался, – может быть, бомбы и удачно попали, но в темноте не было видно. Зато после я им не один пожар зажгла, взрывала склады боеприпасов и горючего, уничтожала машины на дорогах, полностью разрушила одну и повредила несколько переправ через реки…

Мой счет еще не окончен. На сегодня у меня 225 боевых вылетов. И я не хвалиться хочу, а просто сообщаю, что честь университета я поддерживаю, – меня наградили орденом Красной Звезды. В ответ на такую награду я стараюсь бомбить еще точнее, мы не даем врагу на нашем участке фронта ни минуты покоя – спать фрицам, во всяком случае, не приходится. А с сегодняшнего дня я буду бомбить и за Пулково – за поруганную науку.

Простите, Сергей Николаевич, послание вышло слишком длинным, но я должна была обратиться именно к Вам. Вы поймете мое чувство ненависти к этим варварам, мое желание скорее покончить с ними, чтобы вернуться к науке. Пользоваться астроориентировкой мне не приходится: на большие расстояния мы не летаем. Изредка, когда выдается свободная минутка (это бывает в хорошую погоду при возвращении от цели), я показываю летчику Бетельгейзе или Сириус и рассказываю о них или еще о чем-нибудь, таком родном мне и таком далеком теперь. Из трудов ГАИШа мы пользуемся таблицами восхода и захода Луны.

Сергей Николаевич, передайте мой фронтовой привет Н. Ф. Рейн и проф. Моисееву. Ему скажите, что он