Ёлка, пряники, подарки. Чудесные истории под Новый год - Ульф Нильсон

про собаку, которой ночью никто не нальёт воды.

— Ногу больно, — пожаловался большой. — Если мы тебе всё расскажем, ты нас отпустишь?

Да и мне верёвка уже натёрла палец.

Правда оказалась совсем не такой, как я ожидал. Если бы я прочитал такое в книжке — ни за что бы не поверил. Но передо мной, привязанные к моему собственному пальцу, стояли двое гномов-домовых.

В каждом доме, в каждой квартире живут домовые. Они очень шустрые, и их почти не видно. Маленькие домовики делают простые добрые дела. Убирают молоко, забытое на столе. Впускают в дом кошку. Запирают двери.

У домовых, которые побольше ростом, и дела поважнее. Если человек мёрзнет во сне — они укрывают его одеялом. Гладят по щеке, если ему снится страшный сон. Следят, чтобы ночью не случилось беды.

Часто люди падают по ночам с кровати? Почти никогда.

Часто люди запутываются в простыне так, что не могут выпутаться? Никогда.

Часто птицы влетают ночью в окно и врезаются в человека? Никогда.

Ничего этого не случается только благодаря домовым.

Большой домовик поднял указательный палец и торжественно произнёс:

— Наше дело — следить, чтобы всё было хорошо! Мы защищаем и утешаем!

А маленький добавил:

— И конфеты мы только пробуем. Чуть-чуть.

Большой строго взглянул на него.

— Мы вообще не едим конфеты!

— Только попробовали немножко, — сказал маленький. — Ты же любишь марципановых свинок…

Большой покраснел.

— Необязательно говорить ему, как мы любим марципановых свинок в шоколаде, — прибавил маленький. — Каких его мама делает!

Домовые вдруг погрустнели. Как будто слишком уж разговорились. Как будто выболтали какую-то запретную тайну.

— Мы же обещали остальным, что не расскажем правды! — сказал большой.

— С правдой нужно поосторожнее, — согласился маленький. — Волки-иголки!

Рот у большого скривился, подбородок задрожал.

— Ногу больно от верёвки! Мы-то тебя всегда спасаем, когда ты запутываешься. Помогаем так, что тебе даже просить не приходится.

Я развязал верёвку и погладил большого по щеке. Он живо сбегал на кухню, вернулся с двумя марципановыми свинками и одну отдал маленькому.

Через секунду домовиков уже не было — оба исчезли под половицами.

Я так устал, что даже не поставил полку на место. Лёг в постель и тут же уснул.

Утром я сел в кровати и огляделся. Полка снова у стены. Книги на месте. Палка от шторы и верёвка убраны.

Домовые, наверное, полночи прибирались, расставляли всё по местам.

В комнату вошла мама.

— Как там было, на празднике? — спросил я.

— Просто здорово, — сказала мама. — А ты не скучал тут один?

— Нет.

— Кстати. Я вчера сделала шесть марципановых свинок, обмакнула их в шоколад. А теперь остались всего четыре…

Я улыбнулся маме, но рассказать ей всю правду о маленьких серых человечках не решился.

С правдой нужно поосторожнее — это верно.

Встреча

В детстве я часто спрашивал себя, существуют ли привидения на самом деле.

А ещё — зачем они приходят, зачем неуклюже бродят в темноте старых заброшенных домов.

Теперь я точно знаю: привидения существуют! Зачем они приходят, я сказать не решаюсь…

Но я точно знаю: привидения существуют. Это я выяснил единственным верным способом.

Когда я был маленьким, моя мама работала в клинике для пожилых людей. Иногда я заходил к ней и помогал то с одним, то с другим. Однажды — мне было лет девять — мне поручили отнести в прачечную несколько мешков с грязным постельным бельём. За каждый мешок мне давали по полторы кроны. Под конец у меня набралось пятнадцать крон. Я весь взмок, но остался доволен. Теперь было на что купить подарки к Рождеству. Маленькие такие подарочки.

Потом я помог маме развесить рождественские звёзды на окнах — по одной в каждую палату. А ещё поставить на тумбочку у кровати по фигурке Санта-Клауса и на журнальный столик — по горшочку с гиацинтом и свечку. И за каждую палату мне давали пятьдесят эре, а палат было двадцать. Теперь у меня появились деньги на подарки получше и побольше.

Среди пациентов клиники был один столетний старик. Звали его Конрад, и этого Конрада я побаивался. Конрад часто бродил взад-вперёд по коридору, шаркая изношенными тапками. Лицо у него было серое и какое-то застывшее. Говорить он не мог — только странно булькал горлом. Конрад походил на привидение.

Девятилетним мальчишкой я часто думал о привидениях. Читал про них в комиксах и боялся их до смерти. Если бы я столкнулся с Конрадом как-нибудь посреди ночи — например, проснулся бы у себя в комнате, а он рядом, — я бы, наверное, умер. Уж сознание бы точно потерял.

Палата Конрада была у меня последней. Я вошёл, поставил на тумбочку фигурку Санты — маленький Санта тащил белый мешок. На журнальный столик я пристроил гиацинт со свечкой. И вдруг увидел Конрада. Он стоял по ту сторону кровати и размахивал руками. Зачем — я не понял. Вдруг Конрад плашмя повалился на только что застеленную постель, повернулся и стал смотреть на меня, изумлённо помаргивая.

Конрад умирал.

На его тумбочке рядом с Сантой выстроились фотографии. Внуки, правнуки. Младшие — мои ровесники. У Конрада было много родных, они часто навещали его. Пили с ним кофе, держали за руку, рассказывали, как правнуки играют в футбол и что их команда, наверное, победит. Но Конрад только смотрел в одну точку перед собой — он почти не понимал, что ему говорят, такой он был старый. Только моргал да посасывал нижнюю губу.

Я никогда ещё не видел, как люди умирают. Умирают по-настоящему. Герои комиксов всегда в ужасе смотрели куда-то перед собой и говорили: «А-а-а!» Я много об этом думал. Если бы Конраду было страшно умирать, никто бы не удивился.

Отправиться в этот путь — значит проститься с привычной жизнью, такой надёжной и безопасной. Оставить комнату, где живёшь, где солнце светит в окно, за которым колышутся под зимним ветром ветки могучих деревьев. Оставить постель со свежим бельём. Одежду и удобные изношенные тапки. И кофе после обеда — кофе, который всегда приносят в половине третьего.

Ничего этого