Новогодний подарок - Джанни Родари

— Да в чем дело? — спрашивает барон. — Что случилось?

— А то, что у вас выросло новое ухо! — объясняет бандитский врач. — Если б я его не отрезал сам, своими собственными руками…

— Если б я сам не вложил его в конверт… — добавляет в растерянности главарь.

— А я, — говорит барон, — просто не понимаю, чему вы так удивляетесь! У ящерицы тоже отрастает хвост. Подрежьте сучья дерева, и его ветви начнут расти еще лучше. Осенью листья опадают, а весной распускаются вновь. Солнце вечером заходит на западе, а утром появляется на востоке. Все это старо, как мир.

— Возможно, возможно… — соглашается бандитский врач. — Но я впервые вижу, чтобы заново отросло ухо! Может быть, вы проводили недавно какое-нибудь специальное лечение?

— Да, я занимался восстановлением волос. Совсем, знаете ли, облысел, и один мой хороший приятель раздобыл мне какой-то восточный рецепт.

— А, эти китайцы всегда что-нибудь придумают, — говорит главарь. — Но не будем терять время на болтовню!

И он пишет записку, которая должна сопровождать палец:

«Это второй кусок, завтра утром, если не получим деньги, пришлем вам целую ногу».

При виде отрезанного пальца падают в обморок двадцать из двадцати четырех директоров. Остальные прячутся под стол. Секретари делают записи о происходящем, даже не моргнув глазом.

Врач, вызванный для экспертизы, заявляет:

— Палец указательный правой руки, превосходно сохранившийся. Разрез точный, ровно посередине фаланги. Палец принадлежит человеку с отменным здоровьем, в возрасте от тридцати пяти до сорока пяти лет.

— Опять самозванец!

— Уплотнения на пальце, — продолжает врач, внимательно изучая его с помощью пятидесятикратной лупы, — представляет собой мозоль, типичную для боксера.

— Что?

— Это значит, что хозяин пальца занимается боксом. Во всяком случае, тренируется с грушей. Посмотрите сами.

— Синьор барон никогда не занимался боксом. Больше того, вот уже десять лет, как он является президентом общества, выступающего против силовых видов спорта. Он финансировал кампанию в печати против охоты и вольной борьбы. В Индии ему была вручена Медаль кротости.

— Что еще можно сказать о пальце?

— Тут есть и другие заметные уплотнения, которые вызваны длительной работой на веслах и трением о канат…

— Канат?

— Парус, господа. Парусный спорт.

— Моряк, значит?

Строятся и разные другие догадки о самозванце. Когда врач, получив свой гонорар, уходит, остается основной вопрос — с какой стати этот самозванец дает резать себя по частям вместо барона?

— Святой, может быть… Ведь остров носит имя святого, который приехал сюда, чтобы построить на нем свою сотую церковь.

— Барон Ламберто несомненно человек высоких достоинств, покровитель вдов и сирот, инициатор кредита. Он безусловно набожен, боготворит финансы и так далее, и так далее. Но до того, чтобы само небо заступилось за него, ему все-таки еще далеко.

— Надо бы поговорить со священником.

— Когда дело касается барона, то уж лучше с архиепископом.

— Господа, — заявляет чей-то энергичный голос, — не будем смешивать земное и небесное. Для нас самозванец есть самозванец. Мы можем сделать сейчас только одно — отвергнуть его самозванство.

— Прекрасно! Вернем палец отправителю и напишем, что не признаем его собственностью барона Ламберто.

Предложение принято.

— Мы требуем, — добавляет еще кто-то из самых смелых, — чтобы нам показали всего барона целиком!

— Очень правильное предложение!

— Сразу снимает все проблемы!

— Будем надеяться, что после этого требования барону не отрежут еще что-нибудь.

— Но ведь речь идет о самозванце.

— Ах, да, я забыл.

И вот Дуилио уже вновь летит вверх по лестнице особняка мэрии и затем спускается обратно, преследуемый журналистами, фотографами и телерепортерами обоего пола.

— Что происходит?

— К чему привели переговоры?

Дуилио показывает запечатанный конверт, в котором лежит палец барона, записка главаря банды и ответное послание двадцати четырех генеральных директоров.

Снимок получается отличный, но конверт так и остается для всех загадкой. Он слишком маленький, чтобы в нем могли уместиться двадцать четыре миллиарда. Он слишком пухлый, чтобы в нем лежал только листок бумаги.

Со всех близлежащих холмов в морские подзорные трубы и астрономические телескопы тоже видны конверт, Дуилио с поднятой рукой и особняк мэрии. Вновь прибывшие (все время ведь кто-нибудь подъезжает) наивно спрашивают:

— Кто это?

— Да это же знаменитый лодочник Дуилио, по прозвищу Харон.

— Интересно. А что это он делает с конвертом в руках? Охотится за сокровищем?

9

Оттавио, не так ли? Что делает милейший Оттавио? Как поживает? С тех пор как на острове появились бандиты, он все время как на иголках. Там, наверху, по-прежнему продлевают жизнь дяди. Значит, прощай наследство!

В кармане у него снотворное, с помощью которого он сам собирается одолеть крепость, захватив сначала мансарду. Но он не может сделать ни шагу. За ним повсюду, буквально по пятам, ходит бандит.

— Куда вы?

— Подышать воздухом.

— Прекрасная идея! Я с вами.

Оттавио прогуливается и про себя проклинает бандитизм. Чужой, разумеется.

— А теперь куда?

— Попить воды.

— Я тоже хочу пить, пойдемте.

Оттавио вынужден пить воду, которая ему не нравится, чтобы оттянуть время. И Ансельмо тоже следит за ним. Как только Оттавио подходит к лестнице, ведущей на мансарду, оба тут как тут — приставленный к нему бандит и Ансельмо. И оба в один голос интересуются:

— Куда вы?

— На крышу, полюбоваться панорамой.

— Незачем, — говорит бандит. — Спросите меня, и я опишу вам Орту и ее окрестности лучше любого гида.

— А я могу это сделать по-итальянски, по-английски и по-немецки, — добавляет Ансельмо. — По-французски я читаю, но, к сожалению, не говорю. По-испански читаю, но не понимаю.

Барон между тем, поскольку ему запрещено выходить на озеро, почти все время проводит с племянником. Требует, чтобы он присутствовал на его тренировках со штангой. И как-то раз даже заставляет его надеть боксерские перчатки.

— Оттавио, давай проведем пару раундов, — предлагает он. — Мне надоело работать с грушей.

— Слишком большая честь для меня, дядя.

— Брось! Я же не всерьез буду бить тебя, а понарошку.

— Но я вообще против бокса из гуманных соображений.

Однако ничего не поделаешь, приходится вступить с дядей Ламберто в кулачный бой. После первого же удара Оттавио падает на ковер и начинает считать:

— Один,