Александр Афанасьев - Заветные русские сказки

Долго ли, коротко ли – скоро сказка сказывается, не скоро дело делается – усмотрел их царь.

– Что, – говорит, – за невежи такие в моих лугах прохлаждаются? Доселева тут ни зверь не прорыскивал, ни птица не пролетывала, а теперь гости пожаловали!

Сейчас собрал войско великое и дает приказ очистить свои луга заповедные.

Идет сила-рать несметная; увидали могучие богатыри, доложили про то названому старшему брату, а он им в ответ:

– Ступайте-ка, переведайтесь, а я посмотрю – какова ваша храбрость есть?

Вот они сели на своих богатырских коней, припустили их на войско вражее, полетели, как ясные соколы на стадо голубей, притоптали, прирубили всех до единого.

«Дело-то не ладно!» – думает царь; опять собирает войско великое, чуть не вдвое больше прежнего, а впереди всего войска посылает силача-великана: голова что пивной котел, лоб что твоя заслонка, а сам что гора!

Сел Фомка на свою клячу, выехал навстречу и говорит великану:

– Ты – сильномогучий богатырь, и я – таков же! Не честь, не хвала будет нам, добрым мо́лодцам, коли станем сражаться, не поздоровавшись! Наперед надо друг другу поклон отдать, а потом и в бой вступать.

– Ладно! – отвечает великан.

Разъехались они и стали кланяться. Пока великан наклонил свою голову, прошло полчаса времени; а другое полчаса надо, чтоб поднять ее.

Фомка мал, да удал, не захотел дожидаться, хватил косарем раз-другой, и полетела голова с плеч долой.

Войско дрогнуло и рассыпалось в разные стороны; а Фомка взобрался на богатырского коня, давай нагонять да конем топтать. Нечего делать, покорился царь; послал звать к себе сильномогучего богатыря Фому Беренникова и двух меньших его братьев. Угостил их, учествовал на славу, выдал за Фомку дочь свою царевну и дал полцарства в приданое.

Долго ли, коротко ли – скоро сказка сказывается, не скоро дело делается – подступает под то царство басурманский король с силами несметными, требует дани-окупу великого. Не захотел царь платить дани-окупу великого, нарядил свое войско храброе, поставил зятя начальником и накрепко приказал, чтобы все на Фомку смотрели: что он станет делать, и они б то же делали.

Снялся Фомка и поехал сражаться.

Едет он лесом, войско за ним. Он срубил себе березку, и солдаты срубили себе по березке. Пришли к глубокой реке – мосту нет, а обходу двести верст; Фомка бросил свою березку в воду, и солдаты побросали свои туда же, запрудили реку и перешли на другую сторону.

Басурманский король засел в крепком городе. Фомка остановился перед тем городом, развел костер, разделся весь догола – сидит да греется; солдаты увидали, тотчас же насбирали хворосту, нарубили поленьев, запалили костры по всему чистому полю.

– Закусить бы надо! – сказал Фомка Беренников, вытащил из сумки сдобную лепешку и стал уписывать.

Откуда ни возьмись – прибежала собака, вырвала лепешку и давай бог ноги! Фомка ухватил горячую головешку и как был голый – так и пустился за нею: во всю прыть бежит да во все горло кричит:

– Держите! Держите!

Глядя на него и солдаты сидели у огня голые, а тут повскакивали, похватали горячие головешки и побежали вслед за ним.

Собака-то была королевская, бросилась прямо в город да во дворец; Фомка за собакою, солдаты за Фомкою: все что ни попадет под руку, жгут и палят без пощады.

Поднялась в городе суматоха; король не знает, что делать с испугу, стал просить замирения. Фомка на то не согласен; взял короля в плен и покорил все его королевство.

Воротился из походу – царь встретил его с большим почетом: музыка заиграла, колокола зазвонили, пушки грохнули, и пошел пир на весь мир!

И я там был, мед-вино пил, по усам текло, в рот не попало; ел я капусту, а в брюхе-то пусто. Дали мне колпак, стали со двора толкать; дали мне шлык, а я в подворотню шмыг! Дали мне синь кафтан; летят синицы да кричат:

– Синь кафтан, синь кафтан!

А мне послышалось: «Скинь кафтан!» Скинул и бросил на дороге.

Дали мне красные сапоги; летят вороны да кричат:

– Красные сапоги, красные сапоги!

А мне послышалось: «Крадены сапоги!» Снял да и бросил.

Дали мне лошадку восковую, плетку гороховую, уздечку репяную; увидал я – мужик овин сушит, привязал тут лошадку – она растаяла, плетку куры склевали, а уздечку свиньи съели!

Сказка о злой жене

– Батюшка, жениться хочу, матушка, жениться хочу! – говорил добрый мо́лодец.

– Женись, дитятко!

И женился, выбрал себе бабу длинную, черную, косую; понравилась сатана лучше ясного сокола́, и пенять не на кого, сам себе виноват! Живет с нею и кулаком слезы утирает.

Пошел раз на сходку, где судят да рядят; постоял там и воротился домой.

– Что шлялся, – спросила косая баба, – что слышал?

– Да говорят: новый царь настал, новый указ наслал, чтоб жены мужьями повелевали.

Он думал пошутить, а она и на ус замотала.

– Ступай, – говорит, – на речку рубахи мыть, да возьми веник – хату подмети, да сядь к люльке – дитя закачай, да щи, кашу свари, пироги замеси!

Муж хотел было молвить: «Что ты, баба! Мужицкое ли это дело?» Да как взглянул на нее – холодом облило, язык к горлу пристал. Потащил белье, замесил пироги, хату вычистил, и ничем не угодил.

Прошел год и другой; наскучило добру мо́лодцу в хомуте ходить, да что делать? Женился – навек заложился! А век-то, может, надолго протянется. С горя выгадал выгадку. Была в лесу яма глубокая, конца-дна не видать; взял он – заклал ее сверху палочками, приходит к жене и сказывает:

– Ты не знаешь, жена, как в лесу-то клад есть – и звенит, и гремит, и золотом рассыпается, а в руки никак не дается; я подошел было к нему, нос с носом стоял, дак мне не дался – посылай, говорит, жену!

– Ну, пойдем, пойдем! Я возьму, а тебе шиш!

Пошли в лес.

– Тише, баба! Тут провальная земля, отсюда клад выйдет.

– Ах ты, дурень мужик! Всего боишься. Вот как я-то прыгну!

Прыгнула на солому и провалилась в яму.

– Ну, ступай! – молвил муж. – Я теперь отдохну.

Отдыхал он месяц и другой, а там и скучно стало без косой. Выйдет в лес, выйдет в поле, подойдет к речке – все об ней думает: «Может, стала она и тиха и смирна; дай-ка выну опять!»

Навязал коробью, опустил под землю; слышит – села, тянет вверх, вот и близко... глядит, ан в коробье чертенок сидит! Мужик испугался, чуть веревки из рук не выпустил. Взмолился чертенок, закричал ему вслух:

– Вынь меня, мужичок! Твоя жена всех нас замучила, загоняла. Повелишь что творить, стану тебе вечно служить; вот хоть сейчас побегу в боярские хоромы, мигом заварю кашу, буду днем и ночью стучать да бояр выживать, а ты скажись знахарем, приди, закричи на меня – я выскочу и уйду. Ну, ты и греби деньги лопатою!

Мужик вытащил коробью; чертенок выпрыгнул, отряхнулся – и поминай как звали!

В тот же день в боярском дому все пошло наизворот. Стали искать доку: добрый мо́лодец вызвался докою, выгнал черта и получил плату хорошую.

Скоро пронесся слух, что у князя во дворце, в высоком тереме, завелись домовые и не дают княжнам покою. Из конца в конец разослали по всей земле гонцов звать-собирать знахарей. Со всех царств собрали – нет проку, домовые стучат и гремят.

Пришел и наш дока, узнал старого знакомого, стал на чертенка и кричать и плевать; чертенок и не думает бежать, полюбилось ему в княжем терему жить.

– Погоди ж, когда так! – закричал дока. – Эй, косая баба! Подь сюда.

Тут чертенок не высидел и со всех ног махнул из-за печки вон.

Доке честь, доке слава, дока деньги гребет; но недаром говорят, что и в самом раю тошно жить одному. Сгрустнулось добру мо́лодцу и пошел опять косую искать. Навязал коробью и опустил в яму: баба села, он и потащил ее кверху. Вот уж близко! Баба вверх подымается, а сама зубом скрипит да кулаками грозит. Со страстей затряслись у мужика руки, сорвалась коробья – и загремела косая баба по-прежнему в ад.

Жена-спорщица

У одного мужика была жена сварлива и упряма; уж что, бывало, захочет, дак муж дай ей, и уж непременно муж соглашайся с ней. Да больно она льстива была на чужую скотину; как, бывало, зайдет на двор чужая скотина, дак уж муж и говорит, что это ее. Страшно надоела жена мужу.

Вот однажды и зашли к ней на двор барские гуси. Жена спрашивает:

– Муж, чьи это гуси?

– Барские.

– Как барские!

Вспылила со злости, пала на пол.

– Я умру, – говорит, – сказывай: чьи гуси?

– Барские.

Жена охает, стонет. Муж наклонился к ней:

– Что ты стонешь?

– Да чьи гуси?

– Барские.

– Ну, умираю, беги скорей за попом.

Вот муж послал за попом; уж и поп едет.

– Ну, – говорит муж, – вот и священник едет.

Жена спрашивает:

– Чьи гуси?

– Барские.

– Ну, пущай священник идет, умираю!

Вот исповедали ее, приобщили, поп ушел. Муж опять.

– Что с тобою, жена?

– Чьи гуси?

– Барские.

– Ну, совсем умираю, готовь домовище!

Изготовили домовище. Муж подошел:

– Ну, жена, уж и домовище готово.

– А чьи гуси?