Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

– Бургундское. Несколько дней назад привез корабль из Франции. Молодое вино. Чувствуешь запах вишни, малины, любимый? Воздух нашей страны, перевезенный с вином на другой конец света. Эта страна песка – чужая для нас. Здесь даже дышать трудно от палящего солнца. Я велю служанкам – пусть всюду стоит откупоренное бургундское вино, чтобы я всегда чувствовала близость к нашим детям, к Парижу, к нашим зеленым землям, где растут виноградники.

– Вино выдохнется и испортится, – сказал с грустью король. – В такой жаре к нему слетятся мухи.

– Ты прав. Хорошее вино погибнет в этой проклятой стране. Что тебя гложет, милый мой Луи?

– Император Балдуин. Как, должно быть, тяжело постоянно искать помощи, думать о том, что враг в любой момент может прийти и одолеть? Вспомни его жену Марию. Она так хлопочет за мужа! Когда мы освободим Иерусалим, я обязательно помогу Балдуину, лишь бы враги не одолели его раньше.

– Ты так за него беспокоишься!

– А почему нет, Марго? Он из рода Куртенэ, француз. С девятнадцати лет он вынужден просить помощи при королевских дворах! И ты посмотри, как он держится! Понимая, что над ним посмеиваются, не уважают, а он знай гнет свое – дайте денег, дайте войско. Он борется за свой мир. Я бы хотел увидеть Константинополь! Я слышал о его невообразимой красоте! Это тебе не унылая Дамиетта. Балдуин приехал, конечно, не нам в помощь, а себе помощи искать. И, если честно, я слова не скажу, если кто из рыцарей решит отправиться с ним. Каждый король у нас в Европе занят своими мелкими и не очень мелкими, но все равно ничтожными, в глазах Господа, интригами. Вместо того, чтобы помогать друг другу, они ссорятся и водят дружбу с врагами веры христианской. Вот кто встал под сень креста кроме меня? Никто! Да я не в обиде. Я один уничтожу сарацин. Я просто ради справедливости говорю. Кто помогает Балдуину? Никто. Только я пытаюсь, да и то, по мере сил и возможностей. Если бы я только мог! Если бы мог! Мы отправились бы против греков и разогнали бы их к чертям, и империя Балдуина была бы восстановлена.

– Ты так переживаешь за него, словно это твой брат!

– Конечно! Все короли – братья.

– А что твой брат, Роберт? Я вижу, между вами какая-то напряженность?

– Да, Марго, мне все тяжелее держать д'Артуа в узде. Горячая голова! Он мнит себя великим полководцем и сам хочет командовать армией, хоть и не говорит этого, но я же вижу. И ты знаешь, если бы сеньоры рвались вместе с ним немедленно в атаку, я бы это понял, запретил бы, конечно, но понял. Но ведь то, что сегодня здесь, во дворце, каждый день – в лагере. Попойки не прекращаются ни днем ни ночью. Думают ли графы, бароны о походе? Да их все устраивает. Отлично проводят время. Я уже от стонов шлюх скоро оглохну! Впору переезжать из лагеря к тебе в Дамиетту. Но если я буду здесь, кто поддержит хотя бы видимость порядка? Роберт один носится со своей идеей о немедленном наступлении. Днем все спят в палатках, не вынося жары, выбираются к вечеру и начинают пить, развлекаться. Легат проводит ежедневные общие молитвы, но на них собираются фактически лишь тамплиеры и госпитальеры, и мои люди, да и то потому что я там. Будь я здесь, легат молился бы в лагере лишь с рыцарями орденов!

Маргарита обхватила голову мужа руками и прижала к себе. Людовик почувствовал ее горячий живот и груди, коснувшиеся лба. Все мысли о походе, проблемах сразу стали уходить. Маргарита, взъерошивая волосы короля, задумчиво сказала:

– Моя новая служанка Фарида, которая натирает меня ароматическими маслами, она из коптов – египетских христиан. Фарида рассказала мне о Каире, точнее, не о городе, а о том, что рядом. Ты знал, что там, на берегу Нила, стоят три пирамиды, подпирающие небо? Фарида говорит, их построили во имя памяти древних царей.

– Что-то слышал. Но мне так приятно слушать твой голос, Марго! Говори, говори.

– А еще Фарида рассказывала, как все думали, что в этих пирамидах сокрыты сокровища древних царей. И один багдадский султан, владевший Египтом, велел пробить огромную дыру в каменной кладке. Пробить дыру удалось, но сокровища внутри так и не нашли. Я вот думаю, что же это были за цари, что за народ, который смог построить пирамиды до неба? Вот бы увидеть их!

– Увидишь! Еще увидишь! Обязательно! Каир будет нашим. Ты так хорошо рассказала об этих египетских чудесах, что даже забавно, – Филипп де Нантей, один из моих рыцарей, попавший в плен во время последнего крестового похода и сидевший в каирской тюрьме, говорил, что видел эти гигантские каменные пирамиды, возвышавшиеся вдали, за домами. Их было ото всюду видно, даже ему, с тюремного двора. И он возненавидел их за вечность. Не помню точно, как Нантей выразился, но что-то в таком духе – пленников приводили, уводили, пытали, казнили, шли дожди, стояла изнурительная жара, мухи роились над загнивающими ранами – все изменялось, все исчезало и появлялось вновь. И только грязный застенок, в котором томился Нантей, оставался тем же, и верхушка самой большой пирамиды так же безучастно ко всему возвышалась вдали.

– Слава богу, что Нантей смог вернуться домой! – прошептала Марго, целуя глаза мужа. – На самом деле мне не надо никаких пирамид, лишь бы ты был рядом, наши дети и вокруг зеленели поля Франции, и мы просто знали, что Иерусалим вновь и теперь навеки христианский.

– Все так и будет, любимая. Иначе зачем мы здесь?

– Затем, чтобы я родила тебе здесь или в Иерусалиме сына! – торжественно произнесла Маргарита, задорно улыбаясь.

Людовик поднялся, подхватил жену на руки и закружил ее.

– Ты мое самое большое сокровище в жизни! Каждый раз, как ты сообщаешь мне, что беременна, я ощущаю себя счастливейшим из всех людей!

Бертран д'Атталь валялся в шатре Эмбера де Божё-младшего вместе с пышной голой девицей. Голова побаливала и очень хотелось пить. Каштановые волосы девушки слегка прикрывали ее соски, к которым Бертрану захотелось приложиться. Он сел, пытаясь найти свою одежду, но искать, а уж тем более одеваться на жаре было невмоготу. Поэтому он пошарил рядом, нашел бутылку откупоренного вина и с жадностью припал к ней. Хозяин шатра вышел, должно быть, пока все спали, зато его женщина осталась на месте, бесстыдно развалившись на тюфяке, она шуршала в кожаном мешочке,