Родной дом - Нина Александровна Емельянова

валялись на огороде и во дворе. Люди, измазанные сажей, с порванными рубашками, теперь двигались спокойнее, останавливались, вынимали кисеты и говорили о том, что было бы, если бы не такой тихий, а ветреный был день, и хвалили вовремя подоспевшего Романа за быстроту и сноровку.

Витька сидел на ступеньках Поликарпова дома с обожжеными руками, в разорванной мокрой рубашке и смотрел, как Илья Прокопьевич аккуратно снимает с обожженных плеч и спины Антона обгорелые лоскутья рубашки. Антон сидел тут же, рядом с Витькой, наклоняясь вперед и вздрагивая, когда вслед за прилипшим лоскутом больно тянулась обгорелая кожа. Народ еще не расходился со двора; женщины, наклоняясь над спиной Антона, жалели его и удивлялись, как он не испугался.

— Терпи, терпи, — говорил Илья Прокопьевич Антону, лицо его, измазанное сажей и всегда-то худощавое, с валившимися щеками, казалось, постарело за один час, и только голубые его глаза смотрели по-молодому.

— Я терплю, дядя Илья, — отвечал Антон.

— И чего тебе было так стараться? Я же вам с Витькой крикнул, чтобы выходили.

Антон выпрямился, провел рукой по обожженным волосам, как бы с удивлением посмотрел на вспухшую, в волдырях ладонь. Фрося, соседка Поликарпа, которую звала Петровна, уходя за утятами, принесла крынку с простоквашей и кусками накладывала на шею и руки Антона.

— И ты возьми, руки намажь, — сказала она Витьке. — Кислое молоко жар вынимает.

Витька увидел, как Антон, осмотрев двор и полусгоревший амбар, перевел глаза на кучу всякого добра, сваленного около избы Поликарпа. Там были мокрые, грязные мешки с мукой, и валенки, и сапоги, и чайники, и ящики с лапшой и вермишелью, и куски ситца, обгоревшие с краев. Петровна уже ходила около вещей, убирая то, что было можно взять. Поликарп стоял посредине двора и ошалело смотрел на пожарище.

— Вот посмотрите, дядя Илья, — охрипшим голосом сказал Антон, показывая рукой на большую кучу спасенных из амбара вещей, и все во дворе слушали его. — Моему отцу приписали… его ославили вором… а оно… все тут налицо… — и заплакал.

Да, Антон был такой же мальчик, как и Витька, но Витька, увидев, как он плачет, понял, насколько слезы его дороже Витькиных мальчишеских слез.

— Ладно, ладно, — сказал Илья Прокопьевич, — все понятно, Антон. Д-да! Все понятно.

Во двор вбежали мать вместе с Федькой, увидели измазанного, в обгоревшей рубашке Витьку и кинулись к нему. Но Витька был цел и невредим. Мать нагнулась к Антону.

— Что же ты так обжегся, парень? — спросила она. — Как же ты не поберегся? Из-за чужого-то добра…

— Он все правильно сделал, — сказал Илья Прокопьевич. — Хотел добыть доказательства, что отец его не виновен… Это, конечно, дело суда — решать, но кое-что мы увидели сегодня и без суда.

КАКИЕ БЫВАЮТ ЛЮДИ!

После пожара у Крота в деревне только и было разговора, что о собранных им запасах. Еще никто не знал о результатах ревизии в лавке сельпо, но все догадывались что следствие, проведенное по делу о растрате экспедитором Ломовым товаров сельпо, навлекло подозрение на заведующего лавкой Поликарпа Кротикова. Теперь говорили уже так:

— В самом деле, у Ломовых никогда новенькой рубашки на мужике не было видно, Антошка в школу три года в одном костюмишке проходил, а Поликарп вон какой дородный, брюки галифе, сапожки новые…

— У заведующего лавкой в запасе пары три сапог имелось. А валенок — и не переносить!

— Да разве он для своего хозяйства берег? Он зимой в Томске по спекулятивным ценам все бы это спустил.

Витька сидел дома, руки его сильно болели; мать присыпала ожоги содой, но кое-где все-таки образовались раны.

— Это когда мы ящик тащили, бутылка разбилась, и что-то огненное полилось… Наверное, водка.

— Спирт загорелся, — сказал дядя Алексей. — Там был у него спирт, а не водка.

Пришла тетка Дарья, села на лавку и сказала, грозя Витьке пальцем:

— Слышал, герой? Тебя в поджигатели определили. Петровна всем говорит, что вы с Антошкой сидели на берегу, курили, она сама к вам подходила. Вы ее будто бы направили к дальним озеркам, а сами и подожгли. А потом испугались пожара и давай веши вытаскивать. …

— И что они за врали! — горестно воскликнул Витька. — И Поликарп этот и Петровна. Ведь чего нет, то они и выдумают…

— Ты не кипятись, — остановила его тетка Дарья. — Люди-то над ней же смеются. Все теперь на виду, все открыто! Никуда не спрячешь, что от продуктов, которые в сельпо присылали, у Поликарпа и мешочки, и ящички, и связочки… А люди-то брали по килограмму да в очереди выстаивали! Антон молодец — сообразил, как Поликарпа всему свету показать. «Тащите, — кричит, — вещи, спасайте!» У парня уж волосы тлеют, а он все таскает…

— А где его отец был во время пожара? — спросила мать.

— Николай, говорят, с утра в район уезжал, какую-то бумагу возил туда прокурору. Приехал на машине вечером, люди с пожара возвращаются. Увидели его, кричат: «Слезай, Николай, поди погляди на своего доброжелателя, он нынче погорелый». А Николай ничего не понял: какой такой доброжелатель? Слез с машины, пошел домой, а там его Антон встречает…

— Мамка, я пойду к Антону? — спросил Витька.

— Маленько погоди, сынок. Завтраком накормлю, и беги.

Скучно было сидеть дома! Позавчера вечером из Инги на колхозной машине заехал за отцом Сергей Иванович: их вызывали на бюро райкома. С ними отправился и дядя Алексей, «Около Усть-Светлой по берегу Оби начали бурить, — сказал он. — Интересно взглянуть, что тут у вас имеется». И Катька сегодня с утра убежала куда-то — Витьке даже поспорить не с кем!

Федя вошел с таинственным видом, сказал: «А я что зна-а-ю! Нашей Катьке медаль хотят дать за Наташку, и еще у нас будет команда пловцов… Матвей сказал».

— Пловцов? — воскликнул Виктор. — А кто же еще будет, кроме Катьки, плавать?

— А Таня.

— Таня! — свистнул Виктор. — Ее, как Наташку, вытаскивать придется.

— Не придется.

— Много ты знаешь!

— Я то зна-а-аю.

Виктор посмотрел на оживленную физиономию Феди, и почему-то ему не захотелось с ним спорить. Он спросил:

— Ну чего же ты знаешь?

— А я тоже буду в команде.

— Ты и?

— А что же? Я бегать буду на короткие дис… дис… как называется?…

— Дистанции! Так это не тебе, а мне надо бегать.

— И тебе надо, — миролюбиво сказал Федя, ласково глядя на брата. — Конечно, тебе надо и бегать и еще прыгать в высоту. Ты же всех перепрыгнешь.

Ну и дела! Виктор даже вскочил: требовалось выразить в движении вспыхнувшее желание быть чемпионом в беге