Отель «Большая Л» - Шурд Кёйпер

белом колпаке, в одной руке у него был салатный кочан, в другой – ощипанная цесарка.

Кто-то вопил:

– Уже половина седьмого!

Валпют явно был в панике:

– Я эту цесарочку обваляю в масле, слегка поджарю – она язык будет щекотать, словно пробуешь каждое пятнышко на перьях. И подам ее на подушечке из ризотто, которая…

– Уж номера-то пора было убрать!

– А почему ему пива дали?

Я заглянул в зал ресторана. Там никого не было. Один Феликс сидел с бокалом у барной стойки и что-то писал на подставке для пива. У его ног стояла мусорная корзина: туда он выбрасывает свежесочиненные стихи, которые ему разонравились. Обычно корзина набита до отказа.

– Вон они! – закричал Валпют.

Он показал на меня и побежал прятаться на кухню.

Один из постояльцев обошел стойку и принялся барабанить по клавиатуре нашего компьютера.

– Сам зарегистрируюсь, раз тут такой непрофессионализм.

Тут я увидел папин белый официантский пиджак. Он висел на крючке за стойкой и словно протягивал ко мне рукава. Я протиснулся сквозь толпу и надел его. Прямо на футбольную форму. И мне сразу стало понятно, что делать.

– Прошу прощения! – прокричал я. – Обычно отелем занимается мой отец, но сегодня его нет: он обслуживает королевский фуршет.

По-моему, у постояльцев челюсть отвисла от изумления. У сестер тоже.

Я оттащил мужчину от компьютера и сказал:

– Через пять минут откроются ресторан и бар. Первый бокал – за счет отеля.

Надо было видеть, как все туда ломанулись!

Я и не подозревал, что способен на такое: жестом я попросил незарегистрированных гостей подождать, и они молча послушались, потом поманил сестер, и они даже подошли. Мне уже показалось, что вот-вот все наладится. Но дальше все отчего-то разладилось.

Я сказал, что кто-то должен заняться баром, и взглянул на Либби.

– Кто-то же должен позвонить в страховую компанию, – ответила она и убежала.

Ладно.

– Брик будет на баре, – предложил я, – а Пел…

Но Пел хотела взять бар на себя. Брик была не против, и Пел ускакала в ресторан. Я успел прошептать ей, чтобы она никому не рассказывала, что папа в больнице.

– Ну конечно! – ответила она. – Он же прислуживает королю.

Иногда мне хочется ее задушить, иногда – зацеловать до смерти. Хотя это почти одно и то же.

– Тогда ты убери в номерах, – предложил я Брик.

– Ты мне не отец! – рявкнула она.

Слишком громко. Постоялец, который пытался взять регистрацию в свои руки, хлопнул кулаком по звонку.

– Я ведь не просила папу курить целыми днями, пить пиво и работать до упаду? Все всё делают мне назло! – закричала Брик.

И тоже убежала. Вверх по лестнице. А мужик у стойки ухмылялся. Вот гад! Мне не хотелось, чтобы люди знали о папиной болезни, – сразу неудобные вопросы пойдут.

– Вы желаете зарегистрироваться? – спросил я его.

Как это делается, я понятия не имел. Папа никогда не разрешал нам помогать, и теперь, когда пришла пора действовать, я ничего не умел. Ничегошеньки.

– Вы когда-нибудь останавливались в отеле?

Не знаю, зачем я это спросил. Дебильный вопрос.

Мужик оттолкнул меня и снова забарабанил по клавиатуре.

– Я только хотел спросить, как вы предпочитаете регистрироваться, – пробормотал я.

И направился в ресторан. Гости уже расселись за столиками, изучили меню и нетерпеливо озирались по сторонам.

В кармане папиного пиджака нашлись блокнот и ручка. Я подошел к ближайшему столику и спросил, можно ли принять заказ. Женщина хотела цесарку. Хорошо прожаренную. И конечно, тут же посыпались вопросы:

– А тебе можно здесь работать?

– Разве это не эксплуатация детского труда?

Я ответил, что учусь на факультете гостиничного дела и страдаю задержкой роста. Пел, как раз проходившая мимо с дохлым кроликом под мышкой, услышала меня и тут же подключилась к разговору:

– Господин директор, я сейчас открою бар.

– Хорошо, детка, – сказал я. – Встретимся после закрытия?

– Конечно.

Я объяснил, что у Пел тоже задержка роста.

– У тебя сегодня, похоже, еще и задержка с душем, – сказала женщина и показала на мои колени.

Я и забыл, что все еще был в форме и бутсах.

Мужчина заказал палтуса. Я все записал.

Подошел сердитый постоялец и пожаловался, что номер все еще не убран. Я объяснил, что горничные застряли на дамбе: они возвращаются из-за границы, куда ездили по программе обмена в рамках европейского сотрудничества, и машина сломалась.

– А, тогда понятно, – ответил он.

Тут у бара позвали:

– Официант!

Эх, жалко, что я не страдаю синдромом гиперактивности.

Я ожидал увидеть за стойкой Пел, но ее не было. Я спросил у Феликса, не видал ли он ее. От неожиданности он перепугался до смерти. Видно, битый час не отрывал глаз от слов на бумаге. Или от моря. И все же он хороший парень. Либби, кстати, тоже так считает.

Внезапно кто-то пискнул:

– Привет!

Из-за стойки на миг высунулась голова Пел – и опять исчезла. Сестра была слишком маленькой, и ей приходилось подпрыгивать, чтобы ее заметили. Вот опять появилась:

– Кос…

За один прыжок ей удавалось произнести только одно слово. Я подставил ей под ноги ящик. Она забралась на него, положила кролика на стойку и по всем правилам приняла заказ. Одно белое вино и один ром. Заказавшая вино женщина пару раз погладила кролика. Пока не заметила, что он настоящий. Она заорала:

– Тьфу, какая мерзость! Это же труп!

– Сейчас он еще мертвый, но скоро ему вставят стент, – успокоила ее Пел.

Она поставила бокал вина и пивную кружку, до краев наполненную ромом, на стойку и положила кролика под низ. В смысле, под стойку.

– Ром полагается наливать вот в такую рюмочку, – скупо улыбнувшись, женщина двумя пальцами показала размер рюмки.

– Девочка старается, – сказал мужчина и подмигнул Пел.

Я обошел все столики и подбежал к кухонному лифту в вестибюле. Просунул голову в окошко и окликнул Валпюта, но ответа не получил. Внизу на полную громкость играла музыка. Рок-н-ролл. Валпют ее часто ставит, но так громко – никогда. Я сбежал вниз по лестнице и постучал в дверь – Валпют это любит. Но он не услышал. Тогда я вошел.

На большом столе высились ящики с овощами, рыбой, мясом. Поднос с креветочными коктейлями. В углу стоял мопед – древний экземпляр марки «Пух». Под ним лежал не менее древний Валпют. Он ковырялся в механизме, подпевая музыке, доносившейся из его древнего магнитофона.

На кухню я захожу редко. Валпют этого не любит, а мне там нечего делать. На стенах развешаны фотографии певцов, которые были популярны лет шестьдесят назад, я даже не знаю, как их зовут.