Ванечка и любовь - Микита Франко

бабушкам у подъезда и бездомным. Последнее было ошибкой. Один из таких отобрал у нас бутылку, смял одной рукой и, грозно нависая, пообещал засунуть её нам в «одно место». Понятно, короче, в какое. Мы не стали дожидаться, когда он выполнит свою угрозу, и сбежали. Но бутылки у нас больше не было.

Зато в округе шатался Жора, который рассказал нам, что его старшая сестра – экоактивистка и у них дома таких бутылок полно, потому что она сортирует пластик.

- Что значит «экоактивистка»? – спросил Банзай.

- Ты что, идиот? – усмехнулся я.

- Я правда не знаю.

- Это значит, что она хочет рожать искусственных детей.

- Чего?

- Ну, «эко» – это когда детей искусственных растят в пробирке, - объяснял я.

- Чё ты врёшь?

- Я не вру, мне в детдоме рассказывали.

Тогда Банзай замолчал. Если я говорил, что мне что-то рассказывали в детдоме, все считали это достоверной информацией.

Мы пошли к Жоре домой делать эти самодельные водные «пистолеты», и тогда я впервые побывал у него дома. Мне понравилось: никаких флагов цвета радуги, на стенах замыленные фотографии, где сто-тыщ-тридцать человек сидят за одним столом вокруг салата оливье. А ещё есть полочка с иконами – миленько. У нас такой нет.

Пока мы на кухне протыкали дырочки в крышках, вокруг нас крутилась мама Жоры, похожая на капусту: круглая и в многослойной одежде. Рядом на табуретке сидел его отец ВДВшник и читал книгу, облокотившись на подоконник. Я удивился, что он читает книгу, но потом подглядел на корешке название: «Самые угарные анекдоты».

Мне казалось, что Жорина мать хочет что-то у меня спросить, но почему-то не решается, и от этого только ходит вокруг стола и неуместные вещи говорит.

- Вы не голодны?

- Нет.

- Ваня, а ты не голоден?

- Нет.

- Вы помыли руки?

- Да.

- Ваня, а ты помыл руки?

- Да.

Что бы она ни спросила, она уточняла это ещё раз персонально у меня, как будто я глухой.

Наконец, она задала вопрос, который, видимо, хотела задать всё это время:

- Ваня, а ты правда из детского дома?

- Ага.

Я заметил, что ВДВшник отвлёкся от книги, и начал нас слушать.

- И, ну, как там?

Я пожал плечами. Что за странный вопрос?

- Тебе с папой лучше?

- Ага.

- А он тебя один растит?

Я напрягся, но снова повторил:

- Ага.

Мне показалось, прозвучало это не очень убедительно.

ВДВшник отложил книгу и сказал:

- Ванёк, давай выйдем, поговорим.

- Куда выйдем? – растерялся я.

В детдоме обычно предлагали выйти и поговорить, чтобы подраться, но не может же он предлагать мне такое.

- В зал, - пояснил отец Жоры.

Я отложил крышку с иголкой и пошёл за ним.

В зале он плотно закрыл дверь и даже задёрнул щеколду: я испугался, что он сейчас вцепится в меня, как бульдог. Но тот лишь усмехнулся: - Не бойся, просто маленький разговор.

Он усадил меня на диван, а сам поставил стул прямо напротив. Сел, широко расставив ноги и опершись локтями о колени – от этой позы он стал мне совсем неприятен, потому что напоминал тупых охранников из детдома, которые нас били.

ВДВшник кашлянул и сказал почти по-приятельски:

- Твоего папу, вроде, Слава зовут?

- Да, – бесцветно отозвался я. Глаз не отвёл.

- Он правда гей? – прежним тоном спросил ВДВшник.

- С чего вы взяли?

- Жора рассказал. С его слов, ему рассказал ты сам.

- Я ему такого не рассказывал. Мы вообще не общаемся, только так – в одной компании.

- Хочешь сказать, что он сам придумал, что твой отец – гей?

Он спросил это таким тоном, как будто хотел меня поставить на место. Но я в лице не изменился, ответил сразу:

- Похоже на то.

И посмотрел на него чуть резче: чего ты, мол, ко мне пристал?

Но он продолжал спрашивать с непонятным напором:

- А тот мужчина, который с вами живёт, он тогда кто?

Я начал пытаться лихорадочно вспоминать, что меня учили говорить мои как-бы-родители, когда такое спрашивают, но в голове было пусто. Я ведь никогда не пытался это запомнить.

- О-о-он… - протянул я, - брат.

- Брат? Чей?

- Славы.

- Брат Славы?

Я испугался, что он может знать Славу с рождения, и быть в курсе, что у того нет брата, или просто усомниться, потому что они вообще не похожи между собой. Поправился: - Брат сестры.

- Брат сестры Славы?

- Ага.

- Это значит, что и его брат тоже.

Блин. Затупил.

- Я так сразу и сказал, - спокойно ответил я.

ВДВшник мученически вдохнул, потом выдохнул, и снова заговорил:

- Слушай, если ты знаешь, что они пидарасы, то можешь так и сказать. Не бойся. Потому что если это так, то они нарушают твои права.

Мне стало обидно, что кто-то нарушает мои права, хоть я и не уловил связи, но решив, что подумаю об этом позже, повторил:

- Он просто его брат.

- Если они какие-то извращенцы, если они делают с тобой что-то плохое, то можешь рассказать.

- Они не делают ничего плохого. И они просто родственники.

- Ты уверен? Ты просто не знаешь, как такие умеют… вдалбливать. Ты, мол, никому ничего не говори, это наш маленький секрет, мы ничего плохого не делаем. А они делают.

Я замер, потому что фразы «никому ничего не говори» и про «ничего плохого» действительно звучали как слова, которыми мои как-бы-родители пытались объяснить как-бы-нормальность их отношений. И когда ВДВшник их повторил, я подумал, что мне действительно что-то вдалбливают, иначе откуда он с такой точностью об этом знает?

- Они заставляли тебя что-нибудь делать? – снова спросил он.

- Что?

- Ну… Что-нибудь.

- Посуду мыть?

- Ну, нет… Ну, типа… - он весь изъерзался на стуле, пытаясь подобрать нужные слова. – Ну, они тебя трогали, например?

- В смысле? – не понял я.

Мало ли, кто кого трогает. Он меня сам за плечо тронул, когда в этот зал заводил, так о чём речь?

- Ну, знаешь там… Как извращенцы, как педофилы иногда трогают. Слышал, может?

Я удивленно поднял на него глаза.

- Вы что?.. Почему вы такое спрашиваете?.. Не было такого. Да они бы не посмели…

- Я спрашиваю, потому что геи с