Король Людовик Святой - Сергей Евгеньевич Вишняков

в их варварских обычаях. Они надрезали кожу на руках и сливали кровь в большую серебряную чашу, а вождь куманов и его приближенные сделали то же самое, смешав свою кровь с кровью наших рыцарей. Потом в кубок добавили воду и вино, и сначала они, а потом император с рыцарями отпили из кубка, доказав тем самым, что они стали кровными братьями.

– Проклятье! Вот так гадость! – возмутился Жиль ле Брюн. – Знать, императору вашему совсем худо, раз на такое согласился!

– Ваше величество, а вы бы согласились на подобное ради союза с монголами? – спросил Жоффруа де Сержин.

Король печально покачал головой.

– Сложно представить, на что готов правитель, чтобы спасти свое государство! К счастью, Господь миловал меня от нашествия монголов.

– А если сейчас пришлось бы пойти на подобное ради того, чтобы вместе с монголами пойти на Иерусалим? – продолжал Альфонс де Бриенн.

– Лонжюмо ясно дал понять, что союза с дикарями нам не видать. К чему эти вопросы? – ответил король.

– Это еще не все, ваше величество! – продолжал Филипп де Туси. – После того, как выпили из кубка, поймали собаку, вертевшуюся рядом в надежде на объедки. Куманы зарезали ее и разрубили на куски, поклявшись, что кто бы ни изменил союзу между нами и ими, тот пусть будет разрублен, как этот пес.

– Счастье, что нам не надо вступать в союз с подобными дикарями, – промолвил Жан де Жуанвиль. – Черт бы побрал весь этот Восток! Животные, не иначе! Да что там! Мне собаку жаль, а вот какого-нибудь сарацина или там кочевника совсем нет. Собаки лучше них. Животные преданные, добрые, а эти… Будь они все прокляты!

– Знаете, что самое удивительное, что я видел в лагере куманов? – не оставлял нить повествования де Туси. – Это их погребальный обряд. Умер какой-то знаменитый воин. Для него выкопали могилу широкую и глубокую. В нее положили самого усопшего в богатой одежде, доспехе, причем сидя на троне. Туда же, в могилу, опустили живыми его коня и слугу, оруженосца по-нашему. Оруженосец этот заранее попрощался с вождем куманов и его людьми. Каждый из присутствующих при обряде куманов подарил этому оруженосцу много золота и серебра, говоря при этом: «Когда я приду в иной мир, ты вернешь мне то, что я сейчас вверяю твоему попечению». Затем вождь куманов вручил этому оруженосцу послание к первому среди вождей куманов, который умер очень-очень давно. В этом послании говорилось, что оруженосец служил своему умершему хозяину верой и правдой и заслуживает в иной жизни всякого вознаграждения. После того как все в последний раз взглянули на оруженосца и коня на дне могилы, ее закрыли плотно подогнанными досками, а все воины куманов стали заваливать ее землей и камнями, и еще до вечера образовался над могилой большой курган в память погребенных там.

– Заживо! – уточнил король.

– Ереси, заблуждения царят в мире людей, не ведающих Господа! – сделал вывод Оливье де Терм.

– Видите, сеньоры, сколько еще предстоит сделать истинным христианам? – произнес наставительно король Франции. – Сарацины – это только часть тех язычников, что нам необходимо обратить в веру Господню. Одной нашей жизни на это не хватит. Дикарей требуется искоренить. Это задача для наших потомков.

– То есть давайте еще раз, магистр, – говорил Людовик, строго глядя на Рено де Вишье, – вы послали своего маршала Гуго де Жуи к эмиру Ан Насиру Юсуфу, чтобы урегулировать вопрос о принадлежности пограничных земель между эмиром Дамаска и владениями ордена Христа и Храма?

– Да, ваше величество, – сухо, но с достоинством отвечал Рено де Вишье.

– По данному договору, заключенному де Жуи, часть земель отходила эмиру, часть – тамплиерам. А я как король должен был засвидетельствовать ваш договор, одобрить его и подписать, так как эмир Ан Насир Юсуф считает меня главным в Святой земле, защитником Иерусалимского королевства и вашим основным союзником?

– Да, ваше величество.

– И вы пошли на это, магистр, ожидая, что я, который сам позвал вас быть крестным моего сына, и на этом основании и том, что вы верно и честно служили мне во Франции и во время похода в Египет, я соглашусь с вашим тайным сговором с эмиром?

– А почему бы и нет? – спросил магистр тамплиеров.

Людовика била нервная дрожь. Он сел на походную кровать, не предложив присесть Рено де Вишье.

– Да вы хоть понимаете, что вы наделали, де Вишье? – вскричал король.

– Не понимаю причин вашего гнева, – спокойно ответил Рено де Вишье.

– Хорошо, я подробно объясню вам, магистр, раз вы, как глава ордена, проявили близорукость. Если бы эмир заключил договор только с вами, без моего участия подписью, – это было бы полбеды. Но эмир требует мою подпись, значит, я, подписывая ваш договор, соглашаюсь с ним и вхожу в определенные деловые отношения с Ан Насиром Юсуфом, которые при определенной трактовке могут показаться союзническими. И это в тот момент, когда Валансьен в Египте договаривается об освобождении всех пленных! Думаете, египетские мамлюки не узнают об этом соглашении? Может быть. А может, и нет! И что тогда? Получается в глазах проклятого Айбака, я заключил союз о дружбе с ним и прошу за пленных и при этом совершаю деловое соглашение с эмиром Дамаска, его врагом! Вы бы как на такое отреагировали, а, магистр? Стали бы отпускать пленных? А вдруг за договором о разделе пограничных земель стоит нечто большее, например, сговор против Каира?

– Но ведь его нет, ваше величество! Никакого сговора!

– Но Айбак этого не знает, а может так подумать! Для всего сарацинского мира я, король Франции, и тамплиеры – это союзники, друзья, братья и все такое подобное. Тем более документ подписан мной! Вы очень смелы, Рено де Вишье, раз за моей спиной с легкостью обо всем договариваетесь с эмиром! Но не этой смелости я ожидал от вас, ратуя за ваше избрание магистром. Подписывая ваш договор с эмиром, я этим могу подписать смертный приговор моим людям в каирском плену. Я на такое не пойду! Приведите ко мне в шатер посланца эмира и Гуго де Жуи.

Рено де Вишье слегка изменился в лице. Ему было неприятно оттого, что король диктует ему свою волю. Видел это и Людовик, сожалея, что власть, данная Вишье, так сильно изменила его. Из верного рыцаря он превратился в чужого человека, вынужденного терпеть короля Франции и даже подчиняться ему. Магистр надеялся, что, став крестным королевского сына, он сможет пользоваться этим обстоятельством по своему усмотрению, но Людовик так не считал.

Гуго де Жуи вошел в шатер – гордый, надменный: