Кощеевич и война - Алан Григорьев

— Я не… — «Не жадина», хотел сказать он, но закашлялся. Сорванный голос — это вам не шутки. Говорить сегодня и так пришлось слишком много.

Марена обернулась через плечо:

— Кстати, а что ты будешь делать, если голос не вернётся?

— Вернётся, — отрезал княжич.

Случайно или нарочно, но своим вопросом она всколыхнула в его душе один из самых худших страхов. Совсем беспомощным он, конечно, не станет — заклятия бывают разные, не все из них надо петь. Но именно в голосе кроется источник силы, благодаря которому Лиса можно считать выдающимся чародеем своего времени.

«А может, величайшим?» — подсказал внутренний голос. Лис посмаковал эту приятную мысль и с сожалением отбросил. Конечно, ему хотелось бы быть лучшим из лучших. Но Кощей, помнится, на том и погорел. Считал, что ему нет равных, потерял бдительность… Нет уж, свои силы нужно оценивать здраво. А самонадеянность — удел слабых.

— Я могла бы вернуть тебе голос прямо сейчас, — вкрадчиво предложила Смерть.

— Знаю-знаю, а взамен я должен буду выполнить твою просьбу. Так не пойдёт.

— Хорошо, я спрошу позже. — Марена потянулась. — Ты же знаешь, времени у меня в избытке.

— У меня тоже. Благодаря тебе.

— Зато у меня больше терпения. И нет людей, которых я могу подвести. Что скажут твои подданные, узнав, что ты осип и обессилел?

— Смею надеяться, что они идут за мной не потому, что боятся моей силы, а потому, что я хороший правитель! — вскинулся Лис.

Ох, зря. Теперь Марена точно почуяла слабину.

— Хорошие правители не вскармливают Птицу-ненависть, не начинают войн.

— Это не я, это всё…

— Знаю-знаю, Ратибор. Это ты так говоришь. Но спроси у дивьих. Что они скажут? Навьи напали первыми. А Ратибора больше нет. И что? Закончилась война?

— Я пытался. Царь Радосвет игнорирует моих птичек-весточек, как когда-то делал и его отец. Но я не сдаюсь… — Княжич скрипнул зубами. — Эй, ещё не хватало, чтобы ты меня отчитывала! Май вполне справляется с ролью моей совести.

— С чего ты взял, что я отчитываю? — искренне удивилась Марена. — Это правда, которую ты воспринимаешь не разумом, но чувствами. Они тебе вредят. Берегись, так и зароки нарушить недолго.

— А что будет, если нарушу? — Лис понял, что прежде об этом не задумывался.

Вернее, и мысли не допускал, что может нарушить: настолько велики были его отчаяние и ненависть. Сперва — к Кощею, потом — к Ратибору. А теперь кого ненавидеть? Разве что самого себя…

Смерть права: годы идут, но ничего не меняется. Матушка по-прежнему спит мёртвым сном. Вспоминать об этом всё ещё больно, но уже не так, как раньше. Со временем любая боль притупляется. Сперва тебе кажется, что в грудь воткнули клинок, и ты даже вдохнуть не можешь. Потом его словно кто-то выдёргивает, и рана долгое время кровоточит. Ты ходишь, говоришь, что-то делаешь, и никто не видит, что в сердце у тебя дыра. Но постепенно и она начинает заполняться: рутиной, новыми впечатлениями и чаяниями, знакомствами, наконец.

Сколько осталось рядом людей, знавших Василису живой? Мало, очень мало. Вон уже и Весьмира нет. И Отрады Гордеевны.

Жизнь всё ещё делилась на «до» и «после», но Лис больше не ходил в Невестину башню каждый день…

Голос Смерти заставил его вынырнуть из невесёлых раздумий.

— Не советую тебе проверять, — погрозила она пальцем.

Конечно, она знает, что будет. Но глупо надеяться, что скажет. Впрочем, тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: нарушение колдовских зароков добром не кончится.

Лис опустил голову, но Марена взяла его за подбородок, заставив посмотреть себе в глаза:

— Ты всё ещё хочешь спасти свою мать?

— Конечно, хочу! Какие могут быть сомнения?!

— Тогда слушайся меня. Я же твоя суженая и желаю тебе только добра.

Наверное, она не лгала. Но верить в это было всё сложнее.

— Кстати, всё хотел спросить: вот мы помолвлены. А свадьба-то когда? Или наша помолвка будет вечной?

В одном Лис оставался верен себе: чем чернее было у него на душе, тем охотнее он зубоскалил. Вот и сейчас усмехнулся — и не отвёл взгляд. А это, между прочим, нелегко. Любой, кто хоть раз смотрел в глаза Смерти, подтвердит.

— Не знаю. — Марена вернула ему усмешку. — Мы ещё ни с кем так далеко не заходили.

Она надолго задумалась — Лис успел пожалеть, что спросил. Несмотря на все невзгоды, ему нравилось жить. Но что-то подсказывало, что для супруга самой Смерти жизнь — непозволительная роскошь.

— Твой отец, пожалуй, был ближе всех к свадьбе, — Взор Марены затуманился от воспоминаний. — Но даже ему не удалось отбросить человеческие чувства полностью. А тебе и до него пока далеко.

Уф, хорошая новость! Княжич с облегчением выдохнул. Вообще-то оно и понятно: Смерть не может обвенчаться с человеком. Для этого нужно стать божеством. Кощей наверняка к этому стремился, а Лис…

«Бр-р-р! — поёжился он. — Нет уж, спасибо!»

Марена глянула на него с тревогой:

— Опять чувства?

В её устах это звучало как «опять колики?».

— Нет.

— Не лги мне. Я же вижу. Иди сюда, чего шепну…

Смерть заговорщически улыбнулась, поманив его пальцем, и Лис доверчиво наклонился, надеясь услышать что-то действительно важное.

Он никак не ожидал, что Марена вопьётся ему в губы поцелуем. Хотя стоило догадаться. Лис ведь уже пробовал это лекарство от чувств.

Это было странное ощущение. Сложно сказать, приятное или нет. Обычно от жарких девичьих поцелуев голова шла кругом и рассудок затуманивался, а тут наоборот: всё прояснилось. Мысли как будто сами раскладывались по полочкам.

— Ты хоть предупреждай… — выдохнул Лис, когда они разорвали поцелуй.

На удивление, Смерть согласилась: