Исповедь Обреченной - Соня Грин

и везде, и пришла к выводу, что молится он уже добрых шесть лет, десять месяцев, три недели, четыре дня, двадцать один час, тридцать шесть минут и девять секунд. Без перерыва. Поэтому, когда мои руки потянулись к телефону, я решила, что пусть идет он лесом, я и сама справлюсь – больно же мне надо занимать у него денег. И вообще, больно мне надо с ним дружить, с этим садистом.

Хотя нет – дружить-то надо, ведь тогда я а) либо умру из-за недостатка денег на лекарства, либо б) окончательно поеду кукушкой из-за недостатка друзей.

Короче, после пятнадцатиминутных колебаний, я решила позвонить ему…

В трубке долго шли гудки, а когда сигнал наконец появился, я услышала очень, очень омерзительное чавканье. Я еле удержалась, чтобы не фыркнуть.

– Привет.

– Привет, – ответил мне совсем недружелюбный голос. – Что-то случилось?

– Нет…

– Отлично. Тогда пока?

Было видно, что эта старая кривляка все еще дуется на меня из-за произошедшего. Эй! Он сам виноват! Как бы там ни было, я впервые за все свои восемнадцать лет решила не заходить с тыла, а поэтому проблеяла:

– Прости меня.

Долгое молчание.

– Ты прощена.

И все!

Я так рассвирепела, клянусь, что готова была плеваться! Я тут распинаюсь ему и прощу искреннее прощение, а взамен что – спрашивается, – получаю? – ничего!

– Мне нужно найти работу, Кир, – наконец не выдержав, взвыла я. – У меня осталось всего лишь двадцать тысяч, а я только за одни услуги плачу больше в два раза! Мне нужно срочно устроиться работать!

– Не беда, мои родители дадут тебе деньги, – спокойно оповестил меня мой «светило».

Вот еще! Надо ему думать про то, что я совсем беспомощная карга!

– Нет, – настаивала я, – мне нужно найти работу!

– Луиза, – вздохнул Кир, – мы дадим тебе денег. Сто тысяч хватит?

Я была так в тот момент зла, что снова проявила свою натуру и, наговорив много «приятностей», отключила звонок, решив, что я и сама смогу найти себе подработку. Пусть теперь официально идет он лесом, мне он не нужен, я и сама справлюсь!

Потом я сходила в магазин и купила коньяк за три тысячи (остаток, между прочим, составил уже не двадцать, а семнадцать с небольшим тысяч). Уселась у камина и налила себе половину бокала. Хлебнула. Гадость – какую свет не видывал!

Но я заставляла себя пить эту штуку до тех пор, пока мой желудок не понял, что сопротивляться бесполезно, и открыл свои врата – вот тогда-то я и стала уже хлебать из горла.

А потом настала черная пелена, и я поняла, что мне так хорошо, что я бы осталась в этом третьем измерении навечно…

10 марта

20:03

Ох… Моя голова…

Я помню только, как вчера попробовала коньяк. Сначала он показался мне до ужаса перчёным и горьким, так что пить его я не стала. А потом меня пробрала какая-то грусть, и я глотнула всю рюмку залпом… Странно, теперь он показался мне не таким гадким. И я налила себе ещё, и ещё, а потом, судя по разбитому стакану, который я нашла сегодня на полу, окончательно осмелела, и стала пить из горла. Потом я решила сделать селфи на старый телефон, который нашла в одном из ящиков (на кнопочный, со времён первой мировой, кажется), поскользнулась и разбила стакан… Меня прорвало на плач и я, чтобы окончательно не заморачиваться, взяла бутылку и выпила её залпом…

Я проснулась ночью под кроватью. Меня жутко тошнило, и бок болел ужасно просто – паркет, оказывается, у нас очень жёсткий и не пригодный для спанья. И тут, до меня, кажется, дошло, что же вчера творилось…

Помню, я отыскала нокиа и позвонила Киру. И пригласила его «сделать меня женщиной, потому что мне уже пора, но я не проститутка какая-то, чтобы трахаться с кем-то из друзей». Он, поняв, что я нетрезвая, «вежливо» отказал и бросил трубку. И тогда я разревелась, как полная идиотка, стала изображать из себя раненого мотылька. Дело дошло до того, что я нечаянно задела стеклянный графин, и он, покачнувшись, упал и разбился, окатив меня апельсиновым соком.

И тогда я решила склеить его своими волосами, выдрала клок и усердно пыталась соединить осколки…

Потом, судя по всему, ничего такого я не натворила больше, только кое-как забралась на второй этаж и улеглась спать под кровать, из-за апельсинового сока, разлитого на мне, превратившись в человека-пыль… А теперь мне так стыдно перед Киром… Надо будет ему объясниться обязательно, хотя я все еще сержусь на него.

Ой… Как-то мне нехорошо… Кажется, мне надо основательно проблеваться…

13 марта

13:15

Кир меня не простил, ну и ладно, вредина. Обозвал меня «пьянюгой» (это христианское воспитание!). Эй, мне уже восемнадцать, а не двенадцать, и я учусь в университете (условно – вроде я туда зачислена, а вроде ни разу и не была), а не в первом классе! Я, что, недостаточно имею проблем, чтобы выпить?!

Ладно, признаюсь, с коньяком я сильно перебрала, и всю ночь и утро блевала без остановки. Но горя у меня поубавилось, так же, как и памяти – надо будет в следующий раз повторить, вот только не так бурно, как это было пару дней назад. Я даже настолько перебрала, что теперь мое сердце ведет себя как бешенное, хотя я уже закинулась разноцветными таблеточками и вместе с коньяком выблевала остатки завтрака.

Двадцать третьего марта у меня назначена проверка с моим лечащим кардиологом. И хотя я знаю, что он ничего путного не сделает, мне все равно приходится тащиться туда – как корова на бойню. А это значит, что деньги мне нужны позарез – обычно после всех его визитов и проверок из кошелька тетушки уходило не меньше десяти тысяч рублей. Каждые три недели!!!

Ой тетушка, ой родненькая, спасибо тебе, что терпела меня и не выкинула в окно!

15:21

Прогулялась по Петербургу.

Заметила, что когда иду по лестницам – начинаю задыхаться, как будто только что марафон пробежала. Плохой знак.

Зашла в магазин по пути домой и купила себе пиццу. Не знаю, зачем опять нарушила диету – хотелось поесть, а все остальное не волновало, в том числе и последствия, которые могут пойти далее. В итоге, немного перекусив, решила погулять снова – по тем местам, где мы гуляли с тетушкой…

23:08

Домой я вернулась далеко за десять.

Разогрела остатки яичницы, посмотрела телевизор, почитала книгу. Потом, поняв, что в холодильнике кроме тараканьих какашек у меня ни черта нету,