Зима, любовь, экстрим и хаски - Женя Онегина

перевернуться, и из-под горы спальников появляется бледная ладошка. Снова становится тихо. Стараясь не шуметь, я нахожу пару сухих носков и свитер, быстро переодеваюсь и тянусь к спальнику, и только тогда понимаю, что девчонки соединили два вместе, видимо, чтобы было теплее. А третьим просто накрылись.

Ну и что мне делать?

Я решаю потянуть на себя тот, что сверху. Но Зоя что-то недовольно бормочет и накрывается им с головой. Некоторое время я с недоумением смотрю на спящую девчонку и даже хочу позвать на помощь Катю, но верное решение приходит внезапно. Я осторожно приподнимаю край огромного спальника и забираюсь внутрь.

Зоя сладко сопит. Она лежит на боку, ко мне спиной. На ней флисовый костюм, а сверху огромный колючий свитер, ворот которого поднят так, чтобы не мерзли уши. От нее веет теплом, и я понимаю, почему девчонки решили спать вместе. Я устраиваюсь поудобнее, кладу руку под голову и застегиваю спальник, укрывая нас обоих. Некоторое время я лежу совсем тихо, даже боюсь дышать. Но Зоя дышит ровно, сон ее спокойный, и я осторожно кладу руку ей на талию, прижимая к себе. Девушка снова что-то бормочет себе под нос, но позволяет притянуть себя ближе.

Я обнимаю ее смелее, зарываюсь носом в затылок и закрываю глаза, чувствуя себя самым счастливым человеком на планете.

– Царевич, скажи, пожалуйста, что это мне снится, – шепчет Зоя.

– Ммм… – Открывать глаза совсем не хочется, потому что я отлично знаю, что за этим последует.

– Даня!

– Зоя, не шуми, ты разбудишь весь лагерь, – бормочу я и только обнимаю ее крепче.

– Царевич, руки убрал! – возмущается она громким шепотом.

– И не подумаю! Так теплее!

– Даня, ну пожалуйста!

– Пожалуйста, что? – спрашиваю я тихо и провожу губами по тонкой полоске обнаженной кожи за ухом.

Зоя охает, а я прижимаю ее теснее.

– Даня! – хнычет она.

Я аккуратно поворачиваю девчонку к себе лицом и, почти касаясь ее губ своими, спрашиваю:

– Что?

– Что ты творишь? – выдыхает девчонка.

– Я? Пока ничего, – заверяю я ее и наконец целую.

Она возмущенно охает и отвечает. Неловко, мягко и так нежно, что у меня кружится голова. От невинных губ, от приглушенных вздохов, от робких касаний языка. Я схожу с ума от счастья и безумно боюсь ее напугать. Даже сквозь бесконечные слои одежды я слышу, как отчаянно бьется ее сердце.

– Зоя, – шепчу я. – Ты простишь меня?

В палатке по-прежнему темно, но даже в этом густом сумраке я вижу, как блестят от непролитых слез ее глаза. Девушка нервно кусает нижнюю губу и хмурится, но она все еще рядом, все еще в плотном кольце моих рук, и это дарит мне надежду.

– Зоя?

– Ты ведь не отстанешь? – спрашивает она.

– Мне очень жаль, но нет…

– Царевич, это нечестно и вообще…

– Помолчи, – прошу я и закрываю ей рот новым поцелуем, напористым и наглым.

И Зоя сдается. С тихим стоном прижимается к моей груди, и ее ладонь ложится мне на щеку.

– Я тебя не обижу, – обещаю я, целуя тонкие пальцы.

– Я хочу тебе поверить, Даня, – отвечает она. – Очень хочу.

Некоторое время мы лежим обнявшись. Мне так много хочется ей сказать. Про то, как сходил по ней с ума. Как безумно ревновал. К Святу, Сильверу и даже Темке. Как пару раз хотел бросить все и уехать. Но я лежу в темноте, слушая ее дыхание, и надеюсь, что все это мне не снится.

Впрочем, Шарапова не дает нам насладиться даже видимостью уединения.

– Можете не делать невинный вид, – заявляет Катя, приподнимая клапан палатки и запуская внутрь поток свежего морозного воздуха, а заодно и свет от костра. – Я, конечно, ничего не видела, но кое-что слышала. – При этих словах Зоя прячет лицо у меня на груди, и я уверен, что она стремительно краснеет. – Прости меня, Воронцова, бла-бла-бла, конечно, Данечка, бла-бла-бла, и все такое. Если это поможет не сойти с дистанции, флаг вам в руки, но если к сегодняшнему старту вы снова решите расстаться, то, клянусь, я надеру уши вам обоим, заберу собак и уеду в “Медвежий угол”!

– Сурово! – говорю я. – Я согласен!

– На что? – удивляется Шарапова.

– На все твои условия!

– Тогда поднимай свой зад и иди проверяй собак, герой! Нам с Зойкой нужно посплетничать за твоей спиной.

– Здесь отличная слышимость, – напоминаю я на всякий случай. Не то, чтобы я сильно переживаю, но совсем не хочу подслушивать девчачьи разговоры.

– На это и рассчитано, Царевич! – заявляет Катька. – И вообще, брысь из моего спальника, как будто своего нет!

Кажется, я все-таки краснею.

Сильвер встречает меня радостным лаем, который подхватывают Джек и Лондон, а следом за ними и Чук и Гек. Не проходит и пары минут, как почти полсотни собачьих голосов заполняют собой хрустящую предрассветную тишину заснеженного леса. Некоторое время Лаки молчит, смотрит на меня неодобрительно, как будто отлично знает, чем мы с ее хозяйкой занимались в палатке и совершенно этого не одобряет. А потом садится и запрокидывает морду вверх. Пронзительный вой, от которого по коже бегут мурашки, постепенно вытесняет воодушевленный лай. Сильвер смотрит на меня своими похожими на льдинки глазами и будто бы ждет разрешения вступить. Я обнимаю его за шею, чешу за ушами, зарываюсь лицом в пахнущую соломой шерсть и прошу:

– Не нужно, дружище. – Пес прикрывает глаза и заваливается на бок, подставляя для ласки живот. – Какой же ты у меня хитрый, парень!

При звуке моего голоса Лаки замолкает, и следом в лагере наступает оглушающая тишина:

– Даня, скажи пожалуйста, что ты сделал с собаками? – раздается за моей спиной голос Зои. – Что за утренний концерт?

– Ничего нового, – отвечаю я, расплываясь в улыбке. – Просто твоя девочка вздумала меня ревновать.

– Какой он врунишка, да, Лаки? – щебечет Зоя, обнимая собаку.

Джек и Лондон, а вместе с ними и Чук, немедленно требуют к себе внимания. Я смеюсь, почесывая собачьи животы, а Зоя напоминает:

– Пора их кормить, до старта мало времени.

– И вот-вот рассветет, – добавляю я.

На самом старте нас ждет Гарик. Он, в отличие от нас, не ночевал практически под открытым небом, а потому выглядит до безобразия бодрым.

Он бесцеремонно хватает Зою за руку и тащит к костру, делает несколько снимков, хмурится и задумчиво смотрит на меня.

Командует:

– Катюха! Смотри за собаками. Украду этих двоих на пять минут. Реально на пять. Даниил, сюда сейчас же! Будем снимать рассвет!

– Гарик, отвали! – бормочу я.

– Царевич, место! Раз! Два! Весь “Медвежий угол” ждет новые фото. Да что там “Медвежий