Команда сорванцов: Музей восковых фигур. Бал газовщиков - Филип Пулман

не сможет пригласить Дейзи на Бал газовщиков послезавтра!

– Ты поставил второй шиллинг у Змееглаза? – деловито осведомилась Анжела.

Гром беспомощно кивнул.

– Дьявол! – выразилась Зерлина.

Обе посмотрели на него с жалостью и любопытством – не каждый день удается увидеть конченого человека! Тень работного дома будто пала на бедного Грома – и ладно бы только его! Всего лишь на той неделе они с папой ходили в кино – смотрели эту чертову мелодраму, «Тропа, усыпанная цветами, или Если б он только знал». В ней приличный молодой человек шаг за шагом катился вниз по наклонной. Алкоголь, низменные компании, падшие женщины… кем бы они ни были. И ведь все у него (Гром снова тяжело сглотнул) началось с азартных игр! Герой фильма начал со ставок на скачках (между прочим, употребив на это деньги за жилье), а закончил… на виселице он закончил! И последняя сцена там была, как его бедняжка-мать рыдает в снегу под стеной тюрьмы, а колокол похоронно бьет восемь – час, когда должна свершиться казнь!

Гром пару раз беззвучно раскрыл рот, но сказать все равно ничего не смог. Так вот на что похоже его будущее?

– Так, – сказал Бенни. – Мы должны что-то с этим сделать. Вы, двое – вам придется вытащить Дика из тюрьмы, раз уж вы его туда упрятали. Да-да! Потому что это ваша, к чертовой матери, работа! – рявкнул он грозно, потому что близнецы затеяли было спорить. – И оставьте в покое чертова Змееглаза-Мелмотта, и пять к одному, и как выиграть состояние, и всю остальную дребедень! Дик в тюрьме, и ему там совсем не место, и вы его оттуда достанете. Мне плевать, что вы сделаете, но чтоб он был на Балу газовщиков собственной персоной и точка! Тем временем нам с Громом предстоит еще более трудная и опасная миссия. Мы и сами можем оказаться за решеткой, но все равно должны это сделать. А иначе будет неправильно. Так что вот, – закончил он, обводя чердак воинственным взглядом. – Возражения будут? Нет? Отлично. А теперь все вон и займемся делом!

Глава пятая. Лестница

Близнецам не сообщили, что собираются делать Бенни с Громом, – специально на тот случай, если их поймают и будут пытать. Ничего не знаешь – ни в чем не признаешься.

– Как Гарибальди и его краснорубашечники, когда боролись с австрияками, – сказала Анжела.

У них в гостиной над сервантом висела гравюра с изображением великого итальянского героя. Что именно он сделал, они так, в общем-то, толком и не разобрались, но наверняка что-то жутко опасное и доблестное.

А сейчас и у них было такое же задание – опасное и доблестное!

Двойняшки медленно шли домой, переговариваясь вполголоса и слегка сложившись домиком, как всегда делали, когда что-то замышляли. Не один, далеко не один прохожий, завидев их, суеверно скрестил пальцы – слишком многие знали девочек Перетти в действии!

За ужином они едва видели, что едят. Их матери пришлось грохнуть по столу кулаком и многозначительно потянуться за хлебным ножом – только тогда сестры вышли из этого взаимного транса.

– Что задумали, деточки? – спросил их папа, веселая и открытая душа.

– Ничего, – честно ответили деточки.

– Во что-то они влипли, – сказал братец Альф. – Я это точно вижу.

– А вот и нет, – отбрила Зерлина.

– Ну, ежели не влипли, значит, скоро влипнут, – пожал плечами другой их брат, Джузеппе, или, для краткости, Джо.

Как и глава семьи, он подвизался в торговле сухофруктами.

– Если они во что-то влипать, я им горло перерезать, – пообещала мать, пробуя ногтем лезвие ножа.

Большинство мужчин Перетти родилось в Лондоне и по-английски говорило лучше, чем по-итальянски. За женами они традиционно ездили в Неаполь, по каковой причине эти самые жены говорили по-итальянски лучше, чем по-английски.

– А я бы так и так перерезал, – проворчал Джузеппе. – Ну да ладно, успеется. Эй, Альф, прошвырнемся по Уоку попозже? Опрокинем по кружечке с Орландо.

Близнецы поежились от предвкушения, а поскольку они были близнецы, каждая знала, что почувствовала другая, – вот прямо в тот же самый момент. Одинаковые кошачьи улыбки расцвели на их ангельских личиках, после чего внимание обеих одновременно переключилось на лазанью.

Много позже, когда Ламбет уже окутала тьма и шипящие гарные лампы над базарными рядами погасли одна за другой; когда одна лишь захватанная грязными пальцами луна продолжала поливать своим призрачным светом шершавый кирпич стен и сырую брусчатку мостовой, вдоль исполинской закопченной тюремной стены протрусили две маленькие фигурки.

Головы они держали низко, физиономии – уткнутыми в большие белые носовые платки, из-под которых время от времени вырывались то носовой шмыг, то даже приглушенное рыдание.

В тот миг, когда фигуры поравнялись с маленькой, усеянной гвоздями дубовой дверкой в огромных и еще более усеянных гвоздями дубовых воротах, в замке громко щелкнул ключ, и створка со скрипом отворилась.

Стояла полночь – тот самый час, когда тюремные сторожа меняют смены.

Загадочные фигуры устремили трагические взоры на первого, кто показался наружу. Человек он был крупный, массивный, с вот такими седыми усами. Увидав двух маленьких девочек, умоляюще глядящих на него (длинные дорожки от слез сверкали на их щеках в лунном свете), он просто не мог не остановиться.

– Что такое, барышни? Что случилось?

– Наш брат, – дрожащим голосом прошептала Анжела.

– Он там, внутри, правда?

Она всхлипнула и спрятала лицо в белый носовой платок. Сторож неловко переступил с ноги на ногу: он, конечно, тоже смотрел «Тропу, усыпанную цветами» и растрогался не меньше юного Грома.

– Он… он не плохой человек, сэр, – жалостно пролепетала Зерлина. – Он просто страстный и… и необузданный.

– И мы теперь остались совсем одни, – подхватила Анжела.

– Мы просто хотели бы знать, где он, сэр, – сказала Зерлина. – Где его окошко… чтобы помахать ему и… и…

– Молиться за него, – быстро пришла на помощь Анжела.

– Точно, молиться, – согласилась Зерлина. – Если бы мы только знали, в какой он камере, нам бы сразу… немножко полегчало.

– Потому что мы смогли бы приходить и смотреть на его окно… и думать о нем. О нашем несчастном брате! – голос Анжелы сорвался и потонул в глухих рыданиях.

У сторожа ком встал в горле, и ему пришлось серьезно откашляться.

– Звать-то его как? – спросил он со всей суровостью, на какую только был способен.

– Дик Смит, – сказала Зерлина, обнимая сестру. – Он не плохой человек. Он хотел как лучше.

– А, Смит. Да-да. Номер 1045. Он в Восточном крыле. Енто вон там, за углом. Айда со мной, девчонки, я вам покажу.