Торум и кедровый посох. Ханты-мансийские сказки - Автор Неизвестен -- Народные сказки

перезимовали! – И погладил его когтистой лапой по спинке. Так и остались на рыжей спине бурундука пять чёрных полосок – следы медвежьей дружбы.

Вышел медведь из берлоги и тут же забыл о маленьком трудолюбивом бурундуке. Вокруг росло много сладких кореньев, и медведь начал выкапывать их своей сильной лапой и чавкать на всю тайгу от удовольствия. У бурундука же только сил и хватило, чтобы вылезти из медвежьей берлоги. Долго лежал он на сухой траве, подставив солнышку свою теперь

Вот тут-то и пролетала кедровка. Она тоже зимовала в лесу. Трудно ей пришлось: снег завалил все орехи, а запасов делать кедровка не умела. Таёжная птичка несла в клюве одну-единственную шишку – нашла где-то под корягой.

Увидела кедровка бурундука – пожалела. Хоть и сама была голодна, а отдала ему шишку.

Съел бурундук один орешек – шейка его окрепла. Съел второй – спинка окрепла. Съел третий – лапы окрепли. Съел всю шишку – почувствовал, что может идти.

Поскакал сытый бурундук по лесу. Прыгал от дерева к дереву, от куста к кусту. Заглядывал под коряги и валежины, в звериные норы. Нашёл под валежиной прошлогодние орехи и поделился с кедровкой.

С той поры и дружат таёжный зверёк бурундук и маленькая птичка кедровка.

Каждую осень, когда созревают орехи, кедровка летает по всему лесу, собирает кедровые шишки. А бурундук шелушит их и делает запасы себе и кедровке.

Прослышали горностай, лиса и сова о том, что бурундук больше не дружит с медведем, обрадовались и решили его съесть. Но не тут-то было. Как бы тихо ни крались горностай и лиса и как бы тихо ни летела сова, кедровка всегда их замечала! Крикнет кедровка, бурундук прыг с ветки и прячется в нору.

Только медведю теперь не сладко: у него нет запасов. И чтобы не умереть с голоду, он только и знает, что всю зиму сосёт лапу.

Унху-ойка

В незапамятные времена, на Урале, неподалёку от озера Ваткатур жил славный охотник манси по имени Унху-ойка, правнук первых таёжных людей. Такого охотника ещё поискать нужно – знал он повадки каждого таёжного зверя. Увидит следы на снегу – а вот и лисица! А там – лось сохатый, а то – бурундук, соболь или белка. В зимнем лесу умел манси берлоги медвежьи находить, снегом занесённые. Вот только на оленей Унху-ойка никогда не охотился – жалел их.

Однажды жарким уральским летом отправился Унху-ойка на берег Ваткатур проверить свои калы-даны – не набралось ли в них щук да окуней? Тихо на озере. Только слышно, как рыба плеснёт или утка вспорхнёт. Вдруг видит охотник – стоит неподалёку красавец олень. Засмотрелся – даже лук из рук выронил. А олень встрепенулся, замер на миг, потом гордо вскинул голову с белым пятнышком на лбу и убежал в лес.

Пролетело лето, пришла и ушла осень. Наступила зима, суровая и снежная, как все уральские зимы. Начали припасы заканчиваться в чуме Унху-ойки, а охота не задалась – слишком холодно было, зверьё глубоко в норах пряталось.

Нечего делать, отправился Унху-ойка в морозный лес. Два дня шёл, из сил выбился, а на след зверя и птицы никак не может набрести. Погрелся он немного у маленького костерка и вышел к незнакомому болоту. Оглядывается по сторонам Унху-ойка и понимает: заблудился. А каждому охотнику, даже самому мудрому и стойкому, известно: зимой в тайге заблудиться – верную смерть встретить.

Вдруг смотрит – небольшое стадо диких оленей к болоту через сугробы пробирается, голые веточки поглодать. Затаился Унху-ойка, решил так: хоть и жалеет он оленей, сейчас ему между жизнью и смертью своей нужно выбрать. И тихо-тихо натянул тетиву.

Стал он потихоньку подкрадываться к стаду и вот уже близко-близко подошёл. Быть бы ему сейчас с добычей! Но не смог он выпустить стрелу. Дрогнула рука у охотника, и дрогнуло сердце: жалко в оленя стрелять. А олени почуяли, что человек близко, и умчались.

Только хотел Унху-ойка повернуть обратно и искать дорогу к чуму, как вдруг видит: прямо к нему через глубокий снег пробирается олень с белым пятнышком на лбу. Удивился Унху-ойка, а олень остановился рядом с ним и сказал:

– Унху-ойка! Добрый охотник! Я давно тебя знаю. Не стреляешь ты в оленей, и другое зверьё попусту и ради забавы не бьёшь, только для пропитания. За это выведу я тебя из леса. Скоро солнце сядет, замёрзнешь ты насмерть в тайге. Садись ко мне на спину!

– Спасибо тебе, таёжный олень, – ответил Унху-ойка.

Быстро мчался олень по тайге. А вот и долгожданный чум! Погладил Унху-ойка оленя по мягкому боку и дал напиться чистой воды. Только отвернулся поилку на место поставить – а оленя уже нет.

Решил Унху-ойка отблагодарить его за доброту. Зимними вечерами, вернувшись с охоты, сидел он в тёплом чуме и вытачивал из кедра оленю в подарок крепкие, красивые, ветвистые рога.

Весной, когда начал быстро таять снег, птицы принялись вить гнёзда, а белки и зайцы уже оделись в серые шубки, отправился Унху-ойка в своей новенькой нарте на берег озера Ваткатур. Туда, где он впервые встретился с оленем. Долго сидел охотник на берегу, прислушивался к каждому шороху, ждал. Вот и солнце покатилось за горизонт, а оленя всё не было.

Вздохнул глубоко Унху-ойка, положил рога на сырую от таявшего снега траву и хотел было идти обратно к чуму, как вдруг послышался хруст веток под тяжёлыми копытами. Медленно, осторожно, принюхиваясь, вышел к озеру олень с белым пятнышком на лбу.

Унху-ойка протянул ему кедровые рога.

– Это тебе, олень! – сказал он. – За то, что ты меня от неминуемой смерти спас.

Олень гордо качнул головой с новыми рогами. Прошёлся по берегу озера, топнул острым копытом об землю.

– Это тебе спасибо, добрый охотник! С такими рогами мне сам волк не страшен, – сказал олень и скрылся в тайге.

С тех давних пор все олени носят рога и доверяют тем людям, которые их не обижают.

Как Иддэ всего бояться перестал

Давным-давно жил в тайге мальчик, и звали его Иддэ. Родители Иддэ ушли на охоту и не вернулись. Забрала их к себе