Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт

Как только комнату покинул последний гость, мистер Хэвишем отвернулся от очага и, подойдя к дивану, с высоты своего роста посмотрел на спящего. Маленький лорд Фаунтлерой вальяжно раскинулся во сне: положил одну ногу на другую и свесил ее с дивана, вытянул руку над головой; его умиротворенное лицо заливал теплый румянец, а копна светлых кудрей рассыпалась по атласу подушки. Зрелище было столь умильное, что не хотелось отводить взгляда. Глядя на него, мистер Хэвишем поднял руку и досадливо потер гладко выбритый подбородок.

– Ну, Хэвишем, – раздался за его спиной резкий голос графа, – что такое? Очевидно, что-то случилось. О каком необычайном происшествии вы говорили, позвольте узнать?

Мистер Хэвишем отвернулся от дивана, все еще потирая подбородок.

– Плохие вести, – ответил он, – печальные вести, милорд… весьма печальные. Мне очень жаль, что пришлось принести их вам.

На протяжении всего ужина при взгляде на мистера Хэвишема графа охватывала тревога, а когда он волновался, у него всегда портилось настроение.

– Почему вы так таращитесь на мальчика? – раздраженно воскликнул он. – Вы весь вечер смотрите на него так, будто… И вот опять, с чего вы так на него смотрите, да еще нависли над ним, как ворон – предвестник беды! Ваши новости касаются лорда Фаунтлероя?

– Милорд, – сказал мистер Хэвишем, – я не стану напрасно тратить слова. Мои новости имеют самое прямое отношение к лорду Фаунтлерою. Если мы им поверим… то перед нами спит не лорд Фаунтлерой, а лишь сын капитана Эррола. А истинный лорд Фаунтлерой – сын вашего первенца Бевиса – в данный момент живет в меблированных комнатах в Лондоне.

Граф стиснул подлокотники кресла так, что на его руках проступили вены; проступили они и на лбу старика – его суровое лицо сделалось едва ли не багровым от ярости.

– Что это значит?! – вскричал он. – Вы спятили! Чья это ложь?

– Если это ложь, – ответил мистер Хэвишем, – то ужасающе правдоподобная. Сегодня утром ко мне явилась женщина. Она заявила, что ваш сын Бевис обвенчался с ней шесть лет назад в Лондоне. Показала брачное свидетельство. Через год после женитьбы они рассорились, и он заплатил ей, чтобы она больше не показывалась ему на глаза. У нее есть пятилетний сын. Это американка из низов, абсолютно невежественная, и до недавних пор она не понимала до конца, на что может претендовать ее ребенок. Посоветовавшись с юристом, она выяснила, что мальчик – настоящий лорд Фаунтлерой и наследник графства Доринкорт. Само собой, она настаивает на том, чтобы вы его признали.

Тут кудрявая голова на желтой атласной подушке пошевелилась. Из раскрытых губ тихонько донесся протяжный сонный вздох, и малыш заворочался во сне, но в его движении не было ни капли тревоги или беспокойства. Тот факт, что он оказался маленьким самозванцем, а вовсе не лордом Фаунтлероем, и ему не суждено унаследовать Доринкорт, ничуть не нарушил его безмятежного отдыха. Он просто повернул румяное личико, словно нарочно для того, чтобы старику, который уставился на него в изумлении, было лучше видно.

Красивое лицо графа отвратительно исказилось. Он скривил губы в горькой улыбке.

– Я бы не стал верить ни единому вашему слову, – произнес он, – если бы не низость и бесстыдство подобного поведения. Само собой разумеется, что мой сын Бевис так и поступил. Это очень на него похоже. Он постоянно позорил наше имя. Слабохарактерный, лживый, злобный и грубый юнец с постыдными пристрастиями – мой сын и наследник Бевис, лорд Фаунтлерой. Вы говорите, эта женщина глупа и вульгарна?

– Вынужден признать, что она едва может написать собственное имя, – ответил адвокат. – У нее нет никакого образования, и она не скрывает своих корыстных мотивов. Ее заботят лишь деньги. Она очень красива, но ее красота лишена всякого изящества и… – На этом щепетильный пожилой адвокат прервал себя и просто пожал плечами.

Вены, проступившие на лбу старого графа, походили на фиолетовые шнуры. Появилось на нем и кое-что еще – холодный пот. Достав платок, старик отер крупные влажные капли. Улыбка его сделалась еще горше.

– И я-то… – проговорил он, – не мог смириться с… с той, другой женщиной, матерью этого мальчишки, – указал он в сторону спящей на диване фигурки. – Я отказался признавать ее. А ведь она хотя бы умеет писать собственное имя. Да уж, это, видно, заслуженное воздаяние.

Внезапно старик вскочил с кресла и принялся метаться по комнате. С губ его полились кошмарные, злобные слова. Ярость, ненависть и разочарование сотрясали его, как буря сотрясает дерево. Наблюдать за этим взрывом было страшно, и все же мистер Хэвишем заметил, что даже в пылу гнева граф помнил о малыше, спящем на желтой атласной подушке, и ни разу не повысил голос настолько, чтобы разбудить его.

– Мне стоило это предугадать, – говорил он. – Они с самого рождения меня позорили! Я ненавидел их, а они – меня! Бевис был худшим из двоих. И все же я не готов поверить! Я буду оспаривать их права до самого конца. Но это так похоже на Бевиса… так похоже!

С новым приливом ярости он принялся задавать вопросы о незнакомке и ее доказательствах, меряя комнату шагами и то белея, то багровея от подавляемого гнева.

Рассказав графу все, что можно было рассказать, до самых прискорбных деталей, мистер Хэвишем молча с тревогой смотрел на него. Тот выглядел сломленным, обессиленным и переменившимся. Приступы ярости всегда дорого ему обходились, но нынешний оказался еще тяжелее остальных, потому что на сей раз к ярости примешивалось иное чувство.

Наконец он медленно подошел к дивану и встал подле него.

– Если бы кто-то сказал мне, что я способен полюбить ребенка, – тихо произнес старик, и в его обычно резком голосе звучала дрожь, – я бы не поверил. Я всегда терпеть не мог детей – и более всего своих собственных. А этого я люблю… и он любит меня, – добавил он с горькой улыбкой. – С самого начала он меня не боялся… всегда мне доверял. И стал бы куда лучшим графом, чем я. Мне это известно. Он послужил бы к чести нашего имени.

Граф наклонился и некоторое время стоял, глядя на безмятежное лицо спящего. Его кустистые брови были свирепо нахмурены, и все же он совсем не выглядел свирепым. Подняв руку, он откинул светлые волосы со лба малыша, потом отвернулся и позвонил в колокольчик. Когда на зов явился все тот же высокий лакей, он указал на диван.

– Отнеси… – начал он, голос его звучал странно, – отнеси лорда Фаунтлероя в его комнату.